Глава 5
Скупщик по прозвищу Студень пару недель назад, перебрался из столичной Тары в приморскую Будлаву. И хотя, расстояние между этими городами небольшого княжества было вовсе не велико, тут было спокойнее, да и рыбаки всегда принесут свежий улов за пару медных монет. Хлеб сильно взлетел в цене, а мяса на рынке не было давно, даже солонины. Если уж тут с пропитанием стало труднее, то в столице совсем швах! Фарнхельмцы совершали свои поборы с завидной регулярностью. Раз в седмицу по улицам ходили небольшие группы солдат во главе с сержантом и прислужником из числа местных. Эти продажные шкуры, использовались наместником и префектом в качестве писарей, курьеров, ищеек вынюхивающих бунтовщиков и подслушивающих разговоры недовольных, а порой сами выступали в роли палачей и могильщиков, в общем выполняли всю грязную работу за своих новых хозяев, выслуживаясь перед ними словно пес за брошенную кость.
Найти дом для проживания в Будлаве было не сложно, примерно треть домов стояла сейчас брошенными, их прежние хозяева уехали в Остию или уплыли на Риген, но это если повезло. Было много домов, хозяев которых фарнхельмцы зарезали в первые дни своей оккупации или, обвинив в чем-то, вздернули на суку позже.
Ворота сотрясались от сильных ударов, били скорее всего ногами. Сам студень и его старый слуга выскочили из домика.
— Да идем мы, идем! — выкрикнул толстяк, но удары не прекратились, а лишь затихли на пару мгновений, — Ну сломаете же ворота!
— Сту-удень! — расплылся в хищной, щербатой улыбке сопровождавший солдат щуплый мужчина с седой щетиной на щеках и подбородке, — Сколько лет, сколько зим!
— Да на прошлой неделе виделись, Игорик. — буркнул толстяк себе под нос, но щербатый услышал, он подскочив ухватил бывшего скупщика за отвороты рубахи и не смотря на казалось бы тщедушное тельце, дернул с такой силой, что ткань затрещала и верхняя пуговица вырванная с «мясом» упала под ноги, — Для тебя жирная свинья, я господин Игорик!
— Понял, я все понял, господин Игорик! — не стал спорить толстяк, а наоборот поклонился на сколько ему позволяли объемные телеса.
— Что приготовил? — сухо спросил седой сержант-мечник, он единственный из группы был одет в кольчугу и сильно поношенное сюрко цветов фарнхельмского флага.
Возле ворот стояла телега, уже на треть загруженная мешками и корзинами, с впряженной в нее серой лошадкой. Рядом с телегой, еще четверо фарнхельмских солдат своим видом более похожих на дружинников из захолустного баронства, что сами себя кормят обирая крестьян. Одеты — кто во что, да и вооружены так же — кто копьем, кто старым, с зазубринами на рубиле, топориком, а кто и вовсе одним большим ножом в ножнах на поясе. Ну да, повоюй несколько лет к ряду, не так поизносишься. Хорошо еще, что явных инвалидов среди них не было видно.
Студень еще раз поклонился и указал на стоявшие возле забора неполные мешки.
— Вот, господа, мешок сухого гороху и два мешка картошки.
— Да какие это мешки, свинья! Тут в каждом, едва поболе половины! — взъярился местный прихвостень явно выслуживаясь перед своими новыми хозяевами, хотя на лице сержанта не проступило никаких эмоций, — Хочешь, чтобы дом обыскали, перевернули там все вверх дном?
— Господа, вряд ли вы отыщете в доме окорока и ароматные хлеба, сами перебиваемся с вареной картохи на горошницу. — развел руками толстяк.
— Врешь ведь, Студень! — сильно ткнул его кулаком в живот щербатый, — Что-то ты, совсем не исхудал? Брюхо такое же, что и раньше — хрен обхватишь! — снова ткнул он хозяина дома своим костлявым кулачком и со злостью, глядя тому в глаза спросил вскинув вверх указательный палец, — Что, жирная свинья, помнишь, как я приходил к тебе за деньгами? Как ты пыжился, тряс брюхом и пердел своей толстой жопой, называя меня кличкой и отсыпая за мой товар жалкие медяки? Глумился и выеживался передо мной? Передо мной, образованным человеком умеющим складать цифири и записывать целые слова! Хорьком обзывал! Ништо, теперь наше время, ты у меня еще поплачешь кровавыми слезками боров, поплачешь!
— Господа сборщики налогов, я святым кругом клянусь, что больше в доме ничего ценного нет. Себе, лишь треть мешка гороху оставили и несколько старых сухарей, вон Кармадон не даст соврать! — кивнул Студень на седобородого старичка стоявшего молча, опираясь на палку-посох.
Ну да, здоровяк Фолле подался к семье в эти тяжелые времена, Игнас примкнул к отряду партизан, что выбрали своим постоянным лагерем большие пещеры и примыкающие к ним старые медные шахты. С хозяином, остался только старый Кармадон и верный Сыч, который сейчас внимательно наблюдал за происходящим через щель в стенке сарая.