Зато все подруги как одна утверждали, что никакого романа сейчас у Сашки нет, уже два месяца она находится в свободном поиске, после того как последний поклонник подло ее обманул и женился на другой. Из этого следовало, что ревнивый мститель как версия объяснения происходящего отпадает. Оставалась работа. Но и Катя, и Полина дружно утверждали, что никаких неприятностей у Сашки на работе не было, и вообще они придерживались мнения, что подруге просто надоело работать и она, со свойственной ей предприимчивостью, свалила на море, а на работе наврала. Потому как период отпусков был в разгаре и отпускать ее с работы никто не собирался, и без того рук не хватало.
«Похоже, коллеги Сашку хорошо знают», – отметила про себя Оксана, читая гневную тираду Кати о том, что, пока некоторые на море прохлаждаются, она вынуждена за двоих пахать. Оксане оставалось им только посочувствовать.
Да, через подруг сестрицу не отыскать, да и версия с морем звучит весьма правдоподобно. Если Сашке надо было где-то спрятаться, почему не сделать это с комфортом? Купила горящий тур, и адье! А если прибавить к перечисленному рассказ соседки о том, что Александра незадолго до отъезда перекрасилась в блондинку и сделала стрижку, как у Оксаны, то можно предположить, что следили не за Оксаной, а за Сашкой. То есть ее принимали за сбежавшую сестру. И, кажется, эта аферистка специально ее подставила!
Воистину, подлость человеческая безгранична! Оксана почувствовала, как у нее заныло сердце. Все-таки одно дело детские обиды, а другое – игра чужой жизнью. Как она могла? Оксана сидела несчастная и подавленная, ей ничего не хотелось, только уехать поскорее домой и больше никогда не общаться с родственниками, ни при каких обстоятельствах.
Глава 4
Вывел Оксану из этих размышлений звонок в дверь. Она сразу же встряхнулась и, запахнув поплотнее халат, на цыпочках подкралась к двери и заглянула в глазок. По счастью, это была всего лишь соседка Анна Михайловна.
– Простите за позднее вторжение, – любезно проговорила дама. – Но я выходила на балкон подышать вечерним воздухом и увидела, что у вас горит свет. – Оксана недоуменно кивнула, пытаясь сообразить, что на этот раз могло вызвать соседское недовольство. – А у меня, знаете ли, бессонница, вот я и подумала, не пригласить ли мне вас на чашечку чая, посидим, пополуночничаем? Но если вы уже ложились… – тактично добавила Анна Михайловна, бросая взгляд в квартиру.
– Нет, нет. То есть да, я… – Тут Оксана с удивлением поняла, что не прочь попить чаю с соседкой, чтобы хоть немного развеять накатившуюся на нее депрессию.
Маленький чайный столик в комнате был уже накрыт, угощение было скромным, зато беседа увлекательной. Анна Михайловна, проявив поразительную чуткость, ни словом не обмолвилась о дневном происшествии, напротив, обретя в лице Оксаны благодарного слушателя, с удовольствием делилась воспоминаниями о своей творческой жизни. Сперва Оксана лишь рассеянно кивала головой, радуясь, что от нее не требуют активного участия в разговоре, но Анна Михайловна, как натура артистическая, оказалась прекрасным рассказчиком, а ее истории были полны юмора и эмоционально наполнены, и Оксана не заметила, как увлеклась и, позабыв о собственных невзгодах, с интересом слушала театральные байки. Поскольку некоторые из историй вряд ли могли иметь место в реальной жизни.
– И тут представьте себе, у меня пропадает голос! – всплеснув руками, продолжала очередную историю Анна Михайловна. – Может, нервный спазм от волнения? Все-таки театральный фестиваль, чужая сцена. Оркестр играет, что делать? Так я, представляете, чтобы окончательно не опозориться, целых пятнадцать минут фламенко танцевала, ну или что-то очень на него похожее! Овации были такие! Мне стоя аплодировали!
– Вы так хорошо танцуете? – искренне восхитилась Оксана.
– Что вы, просто от страха так зажгла, что сама удивилась, да еще и молодость! – махнула рукой Анна Михайловна. – А вот когда мы премьеру одной советской оперы давали в Театре оперы и балета в Улан-Удэ, как раз какой-то юбилей советской власти был, в зале весь партер партийными работниками заполнен…
– А как спектакль назывался? – уточнила Оксана, чтобы лучше представить себе происходящее.
– Да я уж и сама толком не помню, мы и исполняли-то его раза три, не больше, что-то героическое из колхозной жизни. Полная чушь! – страдальчески закатила глаза Анна Михайловна. – Так вот, начинается второй акт, жуткое напряжение, то ли белые на пороге, то ли махновцы, надо срочно документы спасать, а может, овец, не помню, но только на сцене нас всего двое, я и Павлик Семенюк. В зале тишина гробовая, начальство в темноте таращится. Паше надо первому вступать, потом оркестр, а у него глаза бешеные, ну, думаю, все ясно, партию забыл. И ведь не подскажешь никак, в такой-то тишине. И вот, когда сердитое покашливание из правительственной ложи раздалось, Пашка с перепугу как запоет арию Трубадура из «Трубадура» Верди. Этакое любовное послание среди накала классовой борьбы. Я чуть в обморок от ужаса не упала. А он ничего, поет и глаза закатывает.