Оглядев комнату в поисках чего-то, чем можно себя занять, наткнулась взглядом на лежащий на тумбочке подарок Амелии. Потянувшись, я взяла гребень в руки, задумчиво покрутила его в пальцах, разглядывая вырезанные из дерева цветы. Как Амелия могла быть предательницей? Она столько времени была для меня единственным близким человеком, поддержкой и опорой… Но ведь она врала мне. Говорила, что я точно не аристократка, что издеваться так над леди — значит не бояться смерти… Может, это подсказка? Что-то, что поможет разгадать личность похитившей меня женщины, которая теперь желает отнять мою жизнь?
Погружённая в размышления, я не заметила, как погрузилась в сон.
Сон был вязким и липким, похожим на тягучий мёд. Я оказалась в незнакомом мне лесу на погружённой в полумрак полянке. Ели высились вокруг, почти полностью закрывая небо, оставляя видимым только маленький серый кусочек там, в вышине, кажущейся безнадёжно далёкой.
Я всё ещё крепко сжимала в руках гребень, неизвестно как перенесшийся в это странное место вместе мо мной. Тревога росла, и я спешно воткнула его в волосы, чтобы освободить руки, на случай, если придётся с кем-то драться. Хотя не то чтобы у меня хватило сил противостоять хоть сколь-нибудь серьёзному противнику. Сердце испуганной пташкой билось в груди, отзываясь на моё волнение лёгкой тянущей болью. Я огляделась, выискивая причину страха.
— Не вертись, ты меня утомляешь, — вздохнул, кажущийся мне знакомым голос.
Резко обернувшись, я увидела перед собой статную женщину. По правильным чертам лица можно было точно сказать, что она урождённая аристократка. Светлые волосы были собраны в высокую замысловатую причёску, какие обычно делают дамам при дворе. Её можно было назвать красивой, если бы не совершенно чёрные глаза. У Лекса, когда он оборачивался в свою боевую ипостась, цвет меняла только радужка и это смотрелось не так жутко, как полностью залитые тьмой глаза моей невольной собеседницы.
«Это она хочет меня убить», — пришло осознание.
— Ну, что ты, деточка, — вдруг мягко произнесла женщина. — Я хочу тебе только добра. А вот твой горячо любимый Лексиан хочет тебя прикончить. Ты только досадная помеха у него на пути. Ты лишь мешаешь ему достигнуть невероятных высот, стать самым великим правителем в истории.
Это была настолько нелепая ложь, что я даже усмехнулась. Ну да, ну да, конечно. Именно поэтому он так долго искал меня, так пёкся о моём благополучии, решил взять в жёны меня, хотя мог выбрать любую, и та не посмела бы ему отказать. Кто же отказывает таким людям.
— Не знаю, думали ли вы, что я беспросветно глупа или что ужасно наивна, но я никогда не поверю, что Лекс может хотеть меня убить, — покачала я головой.
— Он с самого начала этого хотел. Просто избавиться от прилипчивой влюблённой в него дурочки, которая мешала ему в достижении более высокой цели. Изобразить чувства к тебе, чтобы никто и не подумал, что он убийца, а потом героически «не суметь спасти», — пожала плечами демоница.
— Вы лжёте, — я не поверила ни одному её слову.
Слишком нежным был он со мной, слишком честным. Он улыбался мне искренне и нежно, он открыл мне свою душу. Меньше всего Лекс хотел мне навредить. Потому что любил так же сильно, как и я его. Потому что моя семья и правда стала для него родной.
Возможно, будь Лексиан холоднее, вспомни я меньше о наших отношениях, я бы и поверила этой странной даме, почему-то пытающейся настроить меня против любимого. Но не теперь. Не тогда, когда я видела, как яростно он меня защищает, как привязан он к моим родителям и моему брату, ко мне.
— И в этом вся проблема. Любовь — это слабость. Ты ещё юна и не понимаешь, что с нами делают все эти сопливые чувства, — демоница вдруг стала агрессивнее, почти выплёвывая слова. — И для того, чтобы он стал сильным достойным правителем, ему нужно от тебя избавиться. Я помогаю ему в этом. Когда-нибудь он это оценит.
Она вдруг оказалась слишком близко ко мне, схватила, удерживая, заставляя смотреть в свои глаза. Я будто увязла в этой темноте, медленно заполняющей не только моё сознание, но и лёгкие. Дышать стало трудно, воздух словно стал раскалённым. Огонь волновался во мне, беснуясь, так и норовя выплеснуться наружу, но, не в силах найти выход, он лишь обжигал меня изнутри.