Но однажды все это стало действительностью. Она убедила себя, что даже герои футбольных полей нуждаются в том, чтобы их любили, и способны отвечать взаимностью. И ведь ей казалось, что он ее любит.
Дела пошли плохо после смерти Сью. Джо очень раздражало, когда она проводила время с братом, хотя он это терпел. Футбольный сезон открылся вновь, и Джо вернулся к работе. В декабре он позвонил ей, чтобы сказать, что у него есть свободный вечер, и он мог бы заскочить… Но в этот день ей надо было быть у Джеффа — он был пилотом, и Брин обещала посидеть с детьми.
Джо был вне себя от ярости. Она попросила его прийти к Джеффу, но он не хотел быть нянькой, он желал остаться с ней наедине. Брин умоляла, просила ею понять ее…
Он просто повесил трубку.
Но на следующей неделе он снова позвонил, делая вид, что ничего не случилось.
Она поехала с ним. Но потом пришла телеграмма из Тахо. Джефф погиб, летая для развлечения на параплане.
Джо пытался утешать ее, но как-то отстраненно. Он не приехал, чтобы поддержать ее на похоронах брата, — наверное, не хотел видеть личики трех крошечных мальчиков, оставшихся без родителей, потерянных, одиноких и испуганных…
Брин не смогла выплатить по закладной за дом Джеффа, и ей пришлось забрать детей к себе в небольшой городской дом.
Когда Джо приехал в первый раз, все было просто прекрасно. Она наняла нянечку и оставалась в гостиничном номере Джо до двух ночи, потом помчалась домой, чтобы быть там на тот случай, если детям посреди ночи приснится плохой сон.
Они сильно поссорились, когда она оказалась не готова поехать с ним в турне. А он, будто ничего и не случилось, позвонил ей через несколько дней.
Но на самом деле что-то все-таки случилось. Брин смотрела по телевизору матч с участием его команды. И в послематчевых кадрах с прославленными игроками, празднующими победу, она увидела Джо… И он был не один. Он был в обществе очень юной, очень красивой и сильно накрашенной рыжеволосой девушки.
Джо почувствовал холодность Брин во время их очередного телефонного разговора и приехал в Тахо в ближайшую пятницу. При детях, которые ожидали ужина, он принялся добиваться от нее ответа. Когда она обвинила его в неверности, он просто взбесился:
— Я же нормальный, живой, здоровый мужик! Сама знаешь, как это бывает у футболистов… Там столько девчонок вечно отирается.
Брин с беспокойством глянула через кухню в гостиную, где дети смотрели телевизор. Понизив голос, она прошептала:
— А, значит, ты не спал с ней?
— А если и спал, какая разница? Она для меня ничего не значит. Она была там — и сама этого хотела. А ты вот обычно не хочешь… Ты так занята, все играешь в хозяюшку. И я предупреждаю тебя, Брин, ни один мужчина не будет ждать, пока ты наиграешься к Матушку Гусыню[1]. И Спящая красавица в постели тоже никому не нужна.
Невероятным усилием воли Брин сдержалась, чтобы не швырнуть кастрюльку с кипящей фасолью ему и физиономию. Она выложила фасоль в глубокое блюдо и поставила его на стол в столовой.
— Ужин готов, Джо. — Она до сих пор помнила собственный ледяной тон, которым произнесла эти слова. — И ты можешь называть меня Матушкой Гусыней, если тебе это нравится, но я не намерена обсуждать подобное при детях. Понятно?
Он кивнул и занял свое место за столом, пока она шала мальчиков. Но Брайан мог слышать какую-то часть спора. Он враждебно отмалчивался, когда Джо пытался с ним заговорить. А затем, когда Джо чертыхнулся сквозь зубы, Брайан зачерпнул полную ложку фасоли и запустил ею через стол прямо в лицо Джо.
Это была последняя капля, сказал ей потом Джо. Разумеется, ей придется заботиться о племянниках. Но, черт возьми, лучше бы ей нанять домработницу, чтобы та сидела с детьми. Тогда Брин сможет ездить с ним и ему не придется крутить любовь с болельщицами, которые поджидают игроков после матча.
Он показал себя ненадежным человеком и едва ли сочувствовал ей по-настоящему. Думать о том, что он был с другой женщиной, было больно, но потом эта боль притупилась. Но вся боль вернулась опять, когда она ответила ему:
— Забудь все, Джо. Просто забудь все.
— Что — «все»?
— Все, что было. Я никогда не выйду за тебя замуж. Это было бы безумием с самого начала и до конца.
— Да ты рехнулась! Ты сама не понимаешь, от чего отказываешься!