— В жизни бы не подумала!
— Это серьезное мое достижение! И, когда я уже пела, большой похвалой для меня были слова слушателей: «Какая у нее безупречная дикция!»
Ну, я пол года ходила к логопеду. Причем на логопеда надо было зарабатывать. И пока все девчонки еще спали, мне нужно было идти в театр, куда я устроилась уборщицей. И иногда идешь, ветер такой, холодно… Один раз я упала, отбила себе пятую точку, сижу на асфальте и плачу: все спят, а я должна идти зарабатывать, чтобы свои сепелявые буквы исправлять. Если я не успевала утром, то приходила убирать кабинеты вечером, после спектакля. Было достаточно поздно, спектакль заканчивался в десять, в начале одиннадцатого. И было страшно, театр был пустой, казалось, что из каждой кулисы кто-нибудь появится — оборотень или чудовище. А самое страшное и неприятное было то, что когда театр покидали люди, выходили крысы, и вот это был ужас! Город морской и крыс — просто валом. И как только становилось тихо, они носились по моим свежевымытым полам — жирные, откормленные! А я орала на весь театр и бегом убегала.
— Вы хотели быть именно актрисой, не певицей?
— Да, и считала, что петь я и так умею, учить меня уже нечему. В нашем институте был и вокальный, и музыкальный факультет, и художники учились. И все мы между собой общались. Позировали художникам, могли в оперетте попеть, в хоре у вокалистов — подрабатывали. К музыкантам ходили на сэйшн. Разностороннее было образование! И театр был прямо рядом с институтом. Но самое замечательное, что наш институт находился в одном здании с крайкомом партии, и у нас был совместный буфет. Кормили нас очень вкусно. Но на последнем курсе этот крайком переехал, а с ним уехал и буфет, и мы ходили через дорогу, питались в «Дальрыбе» — дальневосточное управление.
— А почему решили петь?
— Когда я получила диплом, нужно было куда-то устраиваться на работу. А тут как раз к нам приехал один мальчик. Он был из Москвы, и после консерватории проходил службу в дальневосточном оркестре. Он пришел к ребятам и говорит: «Я могу устроить в музыкальный театр, я дружу с режиссером, знаю Хачатуряна…» Он знал одного из руководителей «Еврейского музыкального театра». И я за это ухватилась, потому что этот театр относился к дальневосточному управлению культуры, находился в Бирабиджане, а артисты жили в Москве. И на четвертом курсе на зимние каникулы я решила поехать в Москву. Думаю, найду-ка я этого парня, вдруг он в Москве окажется, вдруг что-то и получится? Я в любом случае всегда ездила в Москву, в Санкт-Петербург, смотрела новые постановки, у нас это было заведено. Мы зарабатывали деньги на новогодних елках и ездили смотреть премьеры. И вот беру я билет, еду, звоню этому товарищу, и он оказывается в Москве. У него был десятидневный отпуск. Мы с ним встретились, он меня привел на Таганскую площадь в «Еврейский камерный театр». Я показалась худсовету, они долго совещались: как-то я не профессионально пою, но такая харизма, такой темперамент, так все убеждает! И меня взяли. Я, естественно, ликовала. О том, что ни жилья, ни прописки у меня нет, я даже не думала. Все — дорога в Москву открыта! Летом я приехала, сняла квартирку, начала работать в этом театре, счастью моему не было предела. И тут ситуация поменялась: падает железный занавес, театр начинают приглашать в другие страны. А коллектив был очень маленький: человек 25 вместе с руководством. Первые гастроли в Германию, — и половина коллектива не возвращается. Потом — Венгрия, Югославия, и театр практически распался, а я осталась без работы. Потом был «Московский молодежный театр», который относился к магаданской филармонии. И в этом был свой плюс, потому что у нас были северные ставки. Я была ведущей артисткой. Хорошо пела я одна, а в спектаклях было очень много вокальных партий, типа мюзикла. И я везде срывала аплодисменты, мне даже цветы дарили. Первые мои гастроли были по Колымской трассе. И когда меня сейчас пугают Колымой, Магаданом, я говорю «Ну-у, ребята!» Тогда мы объездили всю Колыму, выступали на золотых приисках для старателей. Я очень хорошо помню эти гастроли. Холод был собачий, мы ездили в «ПАЗике» или «УАЗике», спали на железных сиденьях, промерзали насквозь. А сценой у нас было что-то вроде сарая с лавками, занавес, похожий на занавеску, за ним — гримерки, туалет на улице. Но зато нам хорошо платили. Когда мы после Колымы приехали в Магадан, он мне показался просто земным раем. Была горячая вода, в номере было тепло. А так — одни сопки, ночью останавливаемся на стоянку, значит, столовка для старателей. И прилавок выглядел так: лежит какой-нибудь кусок жира, маргарин, замороженная рыба и золото — ювелирные изделия. На золото у тебя денег нет, и есть нечего. Романтика!