Это были не просто предписания – ставленник перед рукоположением подписывал допрос, в котором обязывался: «Одежду буду носить только присвоенную духовному званию, волос и бороды не стричь, соблюдать установленные Православной Церковью посты, никаких зазорных поступков – нетрезвости, картежных игр, табакокурения, посещения театров, вымогательства и тому подобных – допускать не буду»[76]. Запрещались духовным лицам занятия и промыслы, несовместные с их прямыми служебными обязанностями или ронявшие достоинство их сана. К ним относились: все государственные и общественные должности, и особенно военная служба; поручительство за кого-нибудь в делах гражданских и уголовных; опека, за исключением членов своего семейства и ближайших родственников или же по поручению епископа над сиротами и вдовами; ходатайство по чужим делам в судах, наконец, ростовщичество и торговля, особенно винная.
Вдовым или неженатым клирикам запрещалось иметь в своем доме женщин, за исключением матери, родной сестры или тетки. Даже сожитие с законными женами, обличенными в прелюбодеянии, священнослужителям воспрещалось: они были обязаны или развестись с ними, или оставить священническое служение, если не желали развода, так как порок жены сообщался и мужу, который составляет с ней «плоть едину». Овдовевшим священникам и диаконам воспрещался второй брак, а неженатым не дозволялся и первый – духовный сан сам по себе уже служил абсолютным препятствием к браку. Целибат хотя и имел место, однако не был распространен в Русской Православной Церкви, поэтому кандидат в священнослужители, как правило, должен был быть женатым.
Относительно ответственности духовных лиц, виновных в нанесении кому-либо личного оскорбления словом или действием, следует отметить, что виновный в этом клирик по церковным правилам подлежал наказанию, хотя бы он примирился с обиженным или потерпел от него равную и даже большую обиду[77]. Духовный сан должен был быть неразрывно связан с лицом, которое им облечено. Церковное право допускало сложение духовного сана по прошению и лишение его по суду за такие преступления, которые оскорбляли его святость и достоинство. То и другое обращало клирика в простого мирянина и делало его светским лицом. До XIX в. за сложение сана и второбрачие священства государственные и церковные законы не предусматривали жестких санкций: священнослужителям, оставившим духовный сан, предоставлялась свобода определяться в светские или военные чины, сложение сана не ставилось в пожизненную вину. Но поскольку священство для православных людей являлось не профессией, а Таинством, то оно на всю жизнь было неотделимо связано с личностью человека, носившего сан[78]. В XIX – начале XX в. на основании закона, утвержденного императором Николаем I в 1839 г., клирики, добровольно сложившие с себя сан, не имели права поступать на гражданскую службу: священники – ранее 10 лет, диаконы – ранее 6, монашествующие – никогда. Светские чины, полученные ими до посвящения, не возвращались, и служба их в духовных должностях на выслугу пенсии в расчет не принималась. Лишившиеся сана по суду не имели права поступать на гражданскую службу: священники – 20 лет, диаконы – 12[79]. Святейший Синод в 1858 г. признал за сложившими с себя сан права, присвоенные их ученым степеням. Согласно определению от 25 февраля 1861 г. о лишении при сложении сана орденов и других отличий, приобретенных во время священнослужения, выход из духовного звания был стеснен тем, что духовенство лишалось своих привилегий и должно было переходить в податное сословие[80].
Помимо своих прямых обязанностей по службе православное духовенство выполняло большое число поручений гражданской власти. Оно, наряду с органами полицейского сыска, должно было заниматься духовным надзором и благочинием: наблюдать за раскольниками, бродячими монахами и священнослужителями, за распространителями суеверий. Помимо этого, на духовенство возлагались функции органов государственной власти совершенно для них посторонние: провозглашение и разъяснение царских указов, успокоение народного недовольства. Духовенство составляло метрические записи о рожденных, венчавшихся, умерших, подавало сведения о количестве православных в своей местности, было ответственным за составление обширной отчетности для духовной консистории. Кроме того, к пастырю обращались с требованиями и запросами всевозможные ведомства и учреждения: ученые и учебные, военные, земские, санитарные, статистические, сельскохозяйственные и др. За невыполнение обязанностей или ошибки в подаваемых сведениях и отчетах, связанных с государственной деятельностью, духовенство привлекалось к суду, подвергалось штрафу и наказанию, священник мог быть лишен прихода или отправлен на покаяние в монастырь[81]. Эта деятельность обременяла пастырей, отвлекая их от непосредственных обязанностей. В своих воспоминаниях товарищ обер-прокурора князь Н.Д. Жевахов приводит слова одного из священников: «Нас со всех сторон заваливают предписаниями и отношениями, и не только благочинный, но и губерния, и земство, и полиция… И нас рвут на все части; и бывает, что не только не хватает времени для исполнения треб, иногда срочных, но, прости Господи, иной раз в праздничные дни обедни не отслужишь из-за того, что сразу не поспеешь во все стороны. А ведь нам приходится не только службою заниматься, но часто и хозяйством. И скотину нужно напоить, и лошадке дать корму, да, и что греха таить, и землю иной раз вспахать, за плугом походить.»[82] Несмотря на множество обязанностей, русское духовенство XIX в. приняло деятельное участие в работе научных обществ: Вольного экономического, Русского географического, Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева[83].
79
См.:
81
См.:
83
См.: Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII–XX веках: Этнографические исследования и материалы. М., 2002. С. 174.