— Прекрати дерзить мне. Сейчас же.
Я умолкла, беззвучно потирая шею и пылающую щёку, на которой, казалось, сгорала моя кожа, уродливо облезая и обнажая кровавое мясо. Он поднялся и стал беспокойно расхаживать по комнате, читая мне морали и нотации, напоминая о том, что я нахожусь не в том статусе, чтобы пререкаться.
— Если бы ты родилась мужчиной, то имела бы право голоса. А так ты всего лишь… женщина. В вас нет ничего особенного кроме грудей, бёдер и смазливых лиц. Ум скуден, характер скверен и совершенное отсутствует сила. Ты всего лишь рабыня, Лале. Прислуга, которая должна меня ублажать и дарить наследников. Не более. Так что не зазнавайся и принимай то, что тебе дают.
На мгновение он умолк. Звон в ушах начал постепенно нарастать, барабанные перепонки грозились вот-вот лопнуть, а череп — треснуть пополам, расколовшись на две идеальные половины. Но, не взирая на мой затуманенный взгляд, Мехмед продолжил, окинув меня безразличным холодным взглядом, от которого по телу пробежал колючий озноб.
— Я не буду посещать тебя несколько дней, чтобы нас не заподозрили. Ты же не хочешь быть изгнанной с позором за то, что у тебя был контакт с мужчиной, верно?
Я помотала головой и почувствовала давящий в горле ком, а затем и жжение в очах, которое постепенно исчезало, превращаясь в крупные хрустальные капли в уголках глаз.
— Тогда будь умницей и посиди тихо, хатун. Постарайся не привлекать внимания. Ты очень меня расстроишь. Я не хочу быть с фавориткой, у которой нет ещё и языка.
Перед тем как постучать в дверь и скрыться за ней, Мехмед жалобно нахмурил брови.
Теперь я совсем не видела никакого выхода из ситуации, кроме как попытаться выждать момента и позвать на помощь. Но сколько его придётся ждать — загадка, которую я не в силах была решить. Я могла решить сотню сложных примеров арифметики, могла без трудностей переводить книги и писать трактаты, но эта задача была мне не под силу. Она оказалась слишком сложной, выхода из этого, казалось, не существовало вовсе.
Меня загнали в угол, как маленького испуганного зверька, за которым неустанно следит хищник, готовый вот-вот напасть и разодрать в клочья. И теперь маленький зверёк инстинктивно пытается разглядеть любую лазейку, чтобы не прочувствовать боль от вонзающихся в кожу клыков и раздирающих тело когтей.
***
Комнату поглотил мрак и свет больше не резал глаза. Только мерцающие свечи меня раздражали, хотелось швырнуть их через окно и окунуться в полнейшую тьму, моля о том, чтобы она унесла меня с собой на рассвете. Я сидела посреди кровати, скрестив ноги и полностью отдавшись ощущениям полного одиночества. Ночью за мной никто не следил, потому я была вольна делать то, что мне угодно. Могла спать, читать, рисовать или тупо просиживать время до самого утра, точно, как сейчас. Прошло два дня с того момента, как Мехмед посещал это место, но Султана Мурада и его янычар я так и не наблюдала за своим окном. Не наблюдала за любым окном в целом. Дозволено мне было выходить только в баню и иногда на первый этаж, где из интересного стояла только расписанная ваза и несколько картин, которые я уничтожила в порыве гнева.
Что-то неведомое рвалось наружу прямиком из моего сердца. Но я так и не могла понять, что именно. Практически каждую ночь я просиживала в такой позе по несколько часов, ища ответы на сотню вопросов в моей голове, пронзающих разум острым кинжалом. Казалось, я свыкалась со своим положением и уже не придавала особому значению своему заточению, но надежда на свободу всё ещё тлела в моей груди. Несколько слабых свечей догорели, и комната оказалась обителью тьмы, в которой властвовали только я и скопившаяся боль.
Моё внимание привлёк шум за окном и мне пришлось подняться и дать себе несколько секунд, чтобы резко помрачневший мир вновь обрёл свои краски. Хоть какие-то. Лунный свет, проникающий в комнату через решётку окна немного рассеивал тьму, хоть я и наловчилась уже ориентироваться в этом вечно замкнутом пространстве даже в самой непроглядной мгле. Наверное, я и без глаз могла бы найти здесь всё что угодно.
Я с опаской выглянула в окно и радость пронзила меня с ног до головы, окатив всё моё тело раскалённой магмой, коя зашипела даже в моих ушах.
Я видела небольшое скопление людей, которые толпились у двери и о чём-то серьёзно говорили, стараясь проникнуть внутрь дома, но кто-то самоотверженно их туда не впускал. Краем глаза мне удалось увидеть знакомые лица чуть поодаль, и счастье с неутолённой надеждой застучали в висках, а затем импульсами пробежали по пальцам, которые то и дело рвались, чтоб забарабанить по грязным стёклам.
Влад и Аслан беспокойно оглядывались, стараясь взглядом найти что-либо, что дало бы хоть какую-то зацепку. Но они не находили её, как бы сильно я не вжималась в окно и не пыталась стучать по нему сильнее. Я стала бить ребром кулаков беспокойнее, сильнее, напористее. Но всё тщетно. Звук вряд ли до них долетал, а если и он и просачивался на улицу, то терялся в какофонии грубых мужских голосов. Они не могут оставить меня здесь. Просто не посмеют.
Крик сам стал вырываться из моего горла, а силы постепенно наполнили всё моё тело, взявшись практически из пустоты. Я стала звать их по именам, не прекращая бить кулаками по окну. Отчаянно, беспомощно.
Мой вопль глухо отбивался от стен и больно бил по моим ушным раковинам, но больше я не могла выдержать этой пытки, а потому продолжала пытаться привлекать внимание, невзирая на боль в ушах и постепенно ослабевающие руки.
Влад указал пальцем на моё окно и вдруг замешкался, потянув за собой Аслана туда, куда не распространялось поле моего зрения. Они ринулись к той толпе мужчин, край одежды которых мне было хоть и немного, но видно. Друзья пальцем стали указывать в сторону моего окна, и я запрыгала от счастья, сгорая от ожидания собственного спасения. С покалывающим в груди чувством томления, я подскочила к двери и стала нетерпеливо топтаться с ноги на ногу, выжидая. Про себя я шептала все благодарности Всевышнему, припоминала все молитвы и повторяла их вслух, с ликованием держась за ручку дверей. Слёзы обожгли впалые щёки, но я не чувствовала практически ничего, кроме собственной победы над этим кошмаром. Я словно очнулась от него и скинула тяжкие путы, теперь окунаясь в приятную явь.
Но никто не приходил. Я потеряла счёт времени, но ждала. Упорно сидела возле двери, иногда истошно крича и долбя руками по дверям и окнам, туда-сюда слоняясь по комнате. Но никого не было. Улица опустела, и тишина опустилась на это место, казалось, накрыв его плотной пеленой.
Спуская последние силы на то, чтобы докричаться до кого-то, я чувствовала, как медленно обмякает моё тело, перестав бороться с явным поражением, которое я так упрямо отрицала всё это время. Никто не услышал и не пришёл. Меня оставили здесь, обрекая на чудовищную боль, несущую за собой суть наказания. Попытка была единственной, и я глупо её потеряла. Наверное, мне не стоило и пытаться.
Вскоре я лишусь языка. Я не хочу чувствовать этой боли.
***
Это случилось следующим утром. Меня, лежащую на полу, обессиленную и заплаканную потащили в подвал, где хранились различного рода продукты. Двое неизвестных мне мужчин крепко связали меня остатками старых верёвок, так, что я едва чувствовала гуляющую по венам кровь. Брыкаясь и рыдая от страха, я пыталась кричать сильнее, старалась звать на помощь, но в ответ лишь сильный удар по голове, от которого перед глазами предстал туман. Я видела, как они перебирали ножи и слышала, как между собой распределяли роль того, кто все же заставит меня умолкнуть навсегда. Один из громил вызвался сам, с горящими от предвкушения глазами приближаясь ко мне, протягивая толстые массивные руки к моему лицу. Слабо отворачиваясь и избегая хватки его шершавых на вид пальцев, я почувствовала мёртвую хватку другого мужчины, вцепившегося в мои щёки и удерживающего мою голову в одном положении.