Рыцарю пришлось дать их. С каждым произнесенным словом девушка все больше изменялась в лице: она то краснела, то смертельная бледность покрывала ее щеки. Наконец она заломила руки. Жест этот был мимолетным, но исполненным неподдельной скорби.
– О страшная участь, – воскликнула она. – Стать жалкой наложницей, женщиной, торгующей своим телом!
– Что ты такое говоришь, Жанна?
– Молчите! Вы воспользовались моей беззащитностью. Я – сирота, вам это известно…
– Мог ли я полагать, что мои слова будут так истолкованы!
– Вы похитили меня и привезли сюда! Это не прибавляет вам чести, храбрый рыцарь. Призываю в свидетели небо, что вам придется понести кару за совершенное насилие.
– Жанна, опомнись! Мог ли я даже думать об этом?
– Для того ли вы совершили бесчестный поступок, граф, чтобы в этом странном месте рассказывать мне ваши сказки?
– Что ты находишь бесчестного в том, что мужчина боготворит женщину? – спросил граф, и лицо его стало таким угрюмым, что Жанна отшатнулась.
– О, только то, к какому способу он прибегает, чтобы удовлетворить свою страсть, – ответила она и почувствовала, что краснеет.
Граф поднялся и, прихрамывая, прошелся по комнате. Его потупленный взор был мрачен, на изборожденный морщинами лоб упали темные пряди. Наконец он подошел к Жанне.
Девушка тоже встала со своего места, и со смешанным чувством тревоги и любопытства глядела на доблестного рыцаря. Сэр Этьен молча стоял перед ней, и она заговорила первой.
– Милорд, если то, о чем я подумала, не является вашей целью, тогда что же?
– Клянусь небом, – отвечал сэр Этьен, – я не причиню тебе зла. Да не коснется печаль твоего сердца!
– Милорд, я…
– Постой! – Граф жестом прервал ее. – Ты видишь меня впервые, я же знаю тебя. Ты прекрасна, Жанна, клянусь честью. Никто не сравнится с тобой. Я сражен… О, как объяснить тебе, какие адовы муки я терплю, взирая на тебя! Скажи, Жанна, ты… ты… любишь кого-нибудь?
Едва ли Жанна была сбита с толку. Правда ей еще не доводилось слышать от мужчины подобные речи. Грубые заигрывания постояльцев «Каторги» она решительно отвергала, а уверения подвыпивших рыбаков в том, что «она прекрасна, как заря» успели возбудить в юном сердце тщеславие, и только. Но какая красавица не страдает этим невинным пороком!
Однако слова графа приводили в движение страшные по своей разрушительной силе стихии, Жанне открывались иные, неведомые горизонты, душу ее словно опалило пожаром. Как будто так уже было – этот страх, стесненное дыхание, эта власть.
Она встряхнула головой.
– Нет, милорд, в округе не найдется мужчины, которого я могла бы назвать своим возлюбленным.
Граф схватил ее руку и крепко сжал.
– Заклинаю, тебя, Жанна, именем бога, – в волнении вскричал он. – Если тебе неизвестна любовь, пребывай в сем святом неведении. Пусть я буду обладать возможностью даже перед смертью благословлять имя твое!
– Вы хотите получить от меня…
– Любовь, Жанна!
Девушка поняла неистовую натуру рыцаря и попыталась охладить его пыл.
– Я не ровня вам, граф, – тихо, но твердо отвечала она. – Волею неба, или же вашей волей – я в вашей власти. Не роняете ли вы свое достоинство перед простолюдинкой? Я не знаю вас, милорд, но вы… вы, как утверждаете, знаете меня. Значит, вам известно, кто я и что я… О, граф, не давайте клятв, в которых будете раскаиваться и которые приведут к тому, что вы воспылаете ненавистью к бедной сироте.
– Ты счастливее меня, Жанна! – почти в отчаянии воскликнул сэр Этьен. – Ты не знаешь любви. Но ты также не знаешь, что нет правды в твоих суждениях о моем чувстве к тебе. Я люблю тебя – вот истина! Извечная истина, от сотворения мира.
Граф отпустил ее руку и тяжело опустился на стул у очага. Потер испещренный морщинами лоб.
– Ты отвергаешь меня, девушка? – спросил он. Жанна отвела глаза.
Двое спустились по каменной лесенке к морю. Мужчина подал руку, помогая девушке сесть в лодку. Ночь была непроглядна. Волны с грохотом разбивались о скалы.
Девушка смотрела на красный фонарь на вершине маяка, медленно удалявшийся.
ГЛАВА 7
Сколько прошло дней с той ночи, когда в старой башне на безлюдном острове юная Жанна слушала признания рыцаря, думаю, не заинтересует почтенных читателей. Жизнь мы охотно измеряем вехами, а не мерцающими, похожими словно близнецы, буднями. Поэтому, взглянув на этих близнецов, и мы оставим их в стороне.
Настала зима. Сырые ватные тучи беспрерывно ползли по скату небес, бледные, свинцовые, темно-синие волны выбрасывали на берег обломки досок. Ветер дул с северо-запада. Порой терновник и сухой вереск покрывались белым инеем, и становилось так тихо, торжественно, что хотелось петь церковные гимны, протяжные и размеренные, и умереть, с головой уйдя в эту красоту.
Мрачный доминиканец покинул постоялый двор на следующий день после трагической гибели Гийома. Чета Рюйи была так довольна сим обстоятельством, что на радостях толстая трактирщица пожертвовала в местный приход двадцать золотых экю.
А Гийома похоронили тихо, по-христиански, и не было человека, который переживал смерть несчастного горбуна более искренне и глубоко, чем Жанна.
Монахи не появлялись более в этом тихом местечке, брат Патрик, подобно ловчему, увел всю свору. Но страх остался и успел запустить липкие холодные щупальца почти в каждый дом. Были семьи, где домочадцы в скорби тайно надеялись на возвращение своих близких.
Но разве у женщины той жестокой эпохи был шанс вырваться из лап «священного трибунала», где судьбы людей вершили ханжи и мракобесы?
Образ рыцаря, Этьена де Ледреда, представлялся Жанне смутно, словно сквозь рассветную дымку, и всегда он будто раздваивался. Хладнокровный убийца, и мужчина, представший перед ней безоружным, открывший свое сердце, свою боль. Порой девушка спрашивала себя, а можно ли полюбить вот так вдруг, отдать бессмертную свою душу и плоть во власть или на произвол другого? И на что похоже это чувство?
Но сколько, ни думала, ничего придумать не могла. Только каким-то звериным чутьем улавливала надвигающуюся опасность, в которой может оказаться не без участия таинственного графа де Ледреда. И вскоре эти предчувствия подтвердились.
Четырнадцатое столетие знаменовало собой начало длительной, мрачной и позорной охоты на ведьм, идею которой мог породить только развращенный ум и садизм церковников, чьи сексуальные фантазии не находили выхода.
В те времена авторитет сатаны был особенно высок, и его не уставали укреплять богословы с амвона. Фигура дьявола отвратительна и порочна, притягательна и загадочна для умов простых верующих, от которых церковь требовала беспрекословного подчинения и слепой веры в божественное провидение.
Образ сатаны необъясним, обладает магнетизмом, и притягивает слабых людей. Искуситель рода человеческого могущественней, обладает сверхъестественной силой, которая вызывает преклонение. Падший ангел, в былой чистоте своей носивший светлое имя Люцифера, злой дух, изгнанник рая, Князь Тьмы и подземного огня, демон, хищник, полный сладострастия, обольститель девственниц. О, какие поэтические имена, творческий полет фанатической мысли!
Церковь неустанно доказывала реальное существование сатаны, без которого она не могла обойтись, равно как и без бога. Именно противостояние двух начал, тьмы и света, добра и зла есть фундамент, на котором держится прочное здание церкви.
А если есть дьявол, должны существовать и его приверженцы, – утверждала церковь. И они не замедлили появиться. Колдуны и ведьмы – воины сатаны!
Началась охота на ведьм.
Простого доноса личного врага было достаточно, чтобы привлечь обвиняемого к суду. А уж инквизитор с помощью палача мог добиться от жертвы любых, даже самых фантастических признаний.