К ней никто не приходил, никто не принес воды и хлеба, никто не разговаривал с ней. Сколько прошло времени с момента появления Жанны в темнице, глубоко под монастырем, она не знала. Ни один звук из внешнего мира не долетал сюда. Правда, однажды из темноты девушке послышалось короткое бормотание и протяжный стон, похожий на вой, отчего на ее голове волосы встали дыбом.
«Должно быть, это какой-то несчастный, – подумалось ей, – или души замученных». Жанна пролепетала молитву и слабеющей рукой осенила себя крестным знамением.
Впрочем, изменить она не могла ничего. В этом мокром, смрадном подземелье ей оставалось одно – ждать. Дважды ей приносили поесть, правда, с большим интервалом, и Жанна решила, что посещают ее по утрам. Провизия была скудная: кувшин воды, не отличавшейся свежестью, и черствые овсяные лепешки.
Жанна старалась ни о чем не думать, опустошить свое сердце. Поев, она заворачивалась в рогожу и засыпала. Однажды она обнаружила на ступеньках полный кувшин воды и миску, в которой не было ни крошки. Значит, пока она спала, принесли еду, и крысы поживились ее съестным.
Волосы Жанны засалились и свалялись, кожа стала липкой и грязной. Она повзрослела. Исчезла прежняя Жанна. Смеющаяся, розовая девочка с мягким характером никогда уже не вернется. На смену ей пришла решительная молодая женщина, желающая выжить.
Но ведь не может так продолжатся вечно! Что-то должно произойти.
Однажды к ней пришли. Дверь открылась с нарочитым, как показалось Жанне, грохотом, свет фонаря проник в камеру, заметались тени, силуэты людей, похожие на черную клейкую массу, и кто-то произнес ее имя.
Она не ответила. Люди стали спускаться вниз. Девушка слышала их дыхание, чувствовала свежий воздух, которым тянуло сюда сквозь неплотно прикрытую дверь.
– Блудница, почему ты не отвечаешь? – услышала Жанна надтреснутый голос. – Или ты внемлешь только зову врага рода человеческого?
– Здесь нет блудницы, – резко ответила Жанна, приподнимаясь на локте. – Если же ты обращаешься к девице Грандье, я слушаю тебя!
Монах, толстый, с сильной отдышкой, хотел возразить, но другой жестом остановил его.
– Не следует, брат Любар, – сдержанно сказал он, и голос показался узнице смутно знакомым.
– Подожди, ведьма, дойдет и до тебя очередь, – угрожающе пробормотал монах, наводя фонарь на изможденное, страшно высохшее лицо девушки, где прекрасные зеркальные глаза занимали, казалось, куда больше места, чем у обычных людей. Свет причинял боль, и девушка закрыла ладонью лицо.
– Убери фонарь! – послышался голос. Наступила привычная темнота.
– Оставь нас, брат Любар.
– Что я слышу? – Монах растерянно посмотрел на товарища, стоявшего со скрещенными на груди руками.
– Доселе слух не изменял тебе, брат. Ты ведь утверждаешь, что слышишь даже, как ангелы машут крыльями над головой его преосвященства.
– Но, брат, не для того ли мы спустились в это подземелье, чтобы взять еретичку, и повести ее наверх?
–. Именно для этого, брат. Но прежде я хочу поговорить с ней.
– О, Иисус!
– Удались, брат.
– Полно, девушка, – произнес тот же голос, но уже не повелительно, а с нотами нежности, когда нежелательный свидетель скрылся за дубовой дверью. – Не бойся. Ты можешь открыть лицо. Я не причиню тебе вреда и клянусь, сделаю все от меня зависящее, чтобы никто не посмел обидеть тебя.
Говоря это, посетитель слегка приоткрыл фонарь, и при тусклом свете Жанна различила высокую фигуру собеседника в шерстяной рясе. На его поясе висело множество амулетов и четок.
– Обидеть меня? – переспросила Жанна. – По-твоему, монах, привезти насильно девушку в это гиблое место, бросить в зловонную камеру, посадить на хлеб и воду – это не значит «обидеть»? О чем ты говоришь, доминиканец!
– Увы, не моя в том вина. На тебя донесли.
– А! – воскликнула Жанна, вцепившись в свои волосы.
– Жанна, – проговорил монах, поставив на пол фонарь и быстро подойдя к убогому ложу девушки. – Жанна, ты ведь хочешь выйти отсюда?
– Хочу ли я выйти? О, что за вопрос! – отвечала Жанна, и глаза ее блуждали по сумеречному силуэту незнакомца. – Но неужто ты думаешь, монах, что я доверюсь хоть одному «псу господнему», чье вероломство всем известно!
– Но тебе будет легче этого достигнуть, если ты доверишься мне.
– На что ты толкаешь меня, незнакомец?
– Жанна! Я пытаюсь спасти тебя. Время дорого. Только скажи «да», и я выведу тебя через потайной ход.
– Кто ты?
– Я тот, кто знает тебе цену!
Девушка с трудом поднялась. Она стояла на слабых ногах, держась за стену, и тщетно старалась рассмотреть лицо незнакомца.
– Чего ты хочешь от меня, бес? Я знаю, ты потребуешь платы.
– О, гордая Жанна! – воскликнул монах, хватаясь за грудь. – Послушай, тебя обвиняют в колдовстве. Тебе уготован страшный путь, прежде чем ты взойдешь на костер. Я же предлагаю спасение. Только подай знак, и я на все готов.
– Так какова цена твоей услуге?
– Любовь, – страстно отвечал монах. – Я люблю тебя, Жанна, я теряю рассудок. Пощади! Пусть ты ничего не чувствуешь ко мне, пусть ты равнодушна. Я смирюсь с этим. Достаточно того, что я люблю. Идем, Жанна! – Он протянул руку.
– Стать твоей любовницей, – медленно проговорила девушка. – В своем ли ты уме, доминиканец? По-твоему, я допущу, чтобы мною попользовались и выбросили, как ветошь? Я предпочту смерть.
– Позорную и мучительную смерть, Жанна!
– Да!
– Но ведь ты хочешь жить!
– Ты прав, монах. Я хочу жить. Но я не хочу презирать себя за это!
– Что? – монах отшатнулся, словно получил пощечину, и отступил на шаг.
– Ты привык вершить судьбы людей, не так ли? – с достоинством произнесла Жанна.
– Я люблю тебя.
– Ложь! Я не знаю тебя.
– Вот как? Ты не знаешь, прекрасная Жанна, монаха Патрика? А имя Этьен де Ледред тебе знакомо?
Жанна в удивлении и испуге раскрыла глаза. Монах быстро наклонился, поднял с пола фонарь и приблизил к своему лицу.
– Смотри!
Перед девушкой стоял граф Этьен де Ледред. Его скуластое лицо и лоб бороздили морщины, огненный взгляд пылал мрачным огнем любви и порока. Этот взгляд, который несколько месяцев назад ожег несчастную узницу на Гнилом пруду, еще долго потом преследовал ее в лихорадочных, развратных снах, какие могут быть у девственницы, прислушивающейся к своему просыпающемуся лону, и этот взгляд принадлежал монаху Патрику! Как же она, о боже, не узнала в ту ночь в коленопреклоненном рыцаре безумного монаха? Любовь!
Любовь – что это? Помутнение рассудка, неодолимое желание мучиться и причинять страдания другому, зов плоти, жертвоприношение вечной жизни? Что это?
Почему во имя любви люди совершают страшные преступления, уподобляются львам, готовым к прыжку, секущим себя хвостами, становятся воинами, не страшащимися ни виселицы, ни подземного огня, ни вечного небытия между звезд. И все для того только, чтобы сложить оружие и доспехи и, распластавшись, в грезах покориться другому, дышать голубоватым воздухом, напоенным нежностью, истекая слезами и соками чувств. Любовь – это загадка.
Каждый познает ее по-своему. Но никто во веки не разгадает до конца. Ибо это – таинство. Дар Божий. О, юная Жанна, я желаю тебе коснуться этого дара.
И да поможет тебе Бог!
– Что ты видишь? – спросил монах.
– Я вижу тебя! Я узнала тебя, рыцарь. Ты вселил смятение в мою душу. Но мне все едино – что быть любовницей монаха, что вашей, граф… И там, и здесь наградой мне станут гонения, всеобщее презрение, насмешки черни, которая станет кидать камни мне вслед. Мне все едино, ваша светлость, смерть ли на костре, или смерть от…
– Жанна, милая, дитя мое! – отвечал ей граф, на лице которого была такая неподдельная скорбь и отчаяние, что обреченная девушка поверила в истинность его чувств. – Я богат. Я сделаю тебя знатной дамой, и даже самые ревностные завистники прикусят языки. Я вернусь в мир ради тебя.