"Три мушкетера" оставались бестселлером почти в течение века. Надо полагать, что еще ваша бабушка с трепетом переживала приключения героев этой книги в ту пору, когда сама была девчонкой. Сотни людей во всем мире читают ее и в эту самую минуту на множестве разных языков.
Автор "Трех мушкетеров", Александр Дюма, был одним из самых удивительных писателей, которые когда-либо обмакивали гусиное перо в чернильницу. Он любил хвастать, что у него было более пятисот детей. Конечно, подсчеты его в этом отношении могли оказаться слишком оптимистичными, но факт остается фактом: вопреки своему массивному, гротескному обличью он знал подход к женщинам.
Он не раз повторял, что никогда не женится. Слыша эти хвастливые слова, одна из его любовниц бросила ему свой вызов. Она побудила своего попечителя скупить по дешевке все выданные Александром Дюма долговые записки. А надо сказать, что в те дни за долги можно было угодить в тюрьму. Великому сердцееду Дюма вежливо разъяснили, что он может сделать свой выбор: или жениться или же отправляться в тюрьму.
Дюма даже выглядел необычно. Три четверти крови, которая пульсировала в его жилах, были белого происхождения, а одна четверть — черного. Его бабушка, будучи черной невольницей, работала на сахарных плантациях в Вест-Индии. Звали ее Мария Дюма. Бедная, неграмотная, она как жила, так и умерла в полной безвестности, никогда не предполагая, что в стремлении привлечь к себе внимание ее внука будут состязаться принцы, поэты и аристократы и что благодаря ему ее имя станет широко известным во всем мире.
Александр Дюма был очень похож на свою бабушку негритянку. Правда, кожа его была белой, как снег, а в глазах его словно бы отразилась голубизна вест-индского неба. Однако губы его были толстыми, ноздри — плоскими и широкими, а волосы такими же жесткими и курчавыми, как и у его бабушки.
Эпикуреец и гурман, он так же славился своим умением приготовить соус или зажарить утку, как и способностью написать роман. Принявшись за обед, он мог поглотить невероятное количество икры, рыбы, несколько жареных куропаток, полдюжины различных видов овощей, закусив все это напоследок огромным куском сыра. Количеством потребляемой пищи он мог бы посрамить даже Бисмарка. Однако, вопреки своему ненасытному аппетиту, он никогда не пил не только алкоголя, но даже кофе, и никогда не курил. В то же время, уйдя с головой в работу, он уже не думал о еде, а порой и вовсе забывал о ней. Если к нему в этот момент наведывался какой-нибудь приятель, то он просто протягивал ему в знак приветствия левую руку, а правой, не отрываясь, продолжал строчить на бумаге.
Однако он был весьма привередлив во всем, что касалось выбора бумаги и перьев.
Так, например, романы он писал только на бумаге голубого цвета, пользуясь при этом специальным набором перьев. На желтой бумаге, уже другими перьями, он писал стихи. Если же готовил статью для журнала, то не мог использовать ничего, кроме бумаги розового цвета. Причем никогда ни при каких обстоятельствах не пользовался голубыми чернилами, которые вызывали у него нервное напряжение. Что касается пьес, то он не мог сочинять их, сидя за столом. Для этого он должен был лечь на диван, положив между локтями добротную мягкую подушку.
Смешно? Конечно, но до того, как решите посмеяться над писателем, позвольте сказать, чего он добился. Он сочинил более сотни пьес и бесчисленное количество романов, а также разных историй, которые, будучи собранными вместе, составили бы собрание сочинений в одну тысячу двести томов! Только подумайте об этом! Тысяча двести томов! Это почти двойная производительность таких писателей, как Голсуорси, Шоу, Стивенсон, Уэллс, Киплинг, Рейнгардт и Грей вместе взятых.
Он заработал в обшей сложности более миллиона фунтов, что гораздо больше других современных ему авторов. Лишь очень немногие из них в истории литературы могли добиться чего-либо подобного. А ведь в пору, когда состоялась постановка его первой пьесы, у него не было даже белого воротничка, чтобы пойти в театр на премьеру. Так что ему пришлось вместо воротничка вырезать подходящий по размеру кусок белого картона и так предстать перед публикой в тот незабываемый момент своей жизни.
Этот толстый, небрежно одетый гигант преклонялся перед своей матерью. Как раз за три дня до постановки его первой пьесы мать парализовало. И в ночь его первого великого триумфа в Париже Александр вынужден был по окончании каждого действия оставлять театр и мчаться так быстро, как только позволяли его длинные ноги, к лежащей без движения матери, чтобы узнать, не нуждается ли она в чем-нибудь. И ночь, когда его имя было на устах всего Парижа, он провел на расстеленном на полу матраце возле кровати своей матери.