Вскоре подошло время, когда ей пришлось ограничить себя едой один раз в сутки. Оставшуюся мебель и серебро она вынуждена была продать перекупщикам, от которых и получила немного денег для того, чтобы не умереть с голоду.
Но даже в это тяжелое время, отмеченное безысходной бедностью и душевной болью, она не переставала сочинять песни которые в один прекрасный день зазвучали во всем мире.
Она писала эти песни на оберточной бумаге, потому что на писчую у нее не было денег. Причем, опять-таки ради экономии, писала при свете свечи.
Ей хотелось дать рекламу своим песням. Но нечем было заплатить за публикацию в музыкальном журнале. Это удалось сделать только после того, как она сшила несколько платьев для женщины-редактора и получила за работу обусловленную плату.
На первых порах ей трудно было найти лишний фунт для того, чтобы выступить со своими песнями на устраиваемых порою платных вечерах. Позже, когда ее имя стало известно, мистер Франк Макки, один из общественных деятелей Англии, заплатил Кэрри Бонд 20 фунтов, а также покрыл все ее расходы на поездку в Англию и обратно только для того, чтобы она выступила там со своими песнями всего лишь в течение 12 минут.
Когда миссис Бонд впервые попыталась исполнить свои песни в одном из водевилей, то ее просто-напросто освистали. Без шляпки и без пальто, с болью в сердце и со струящимися по щекам слезами она выскочила из театра через черный ход и помчалась по улице по направлению к дому. Зато несколькими годами позже электрические фонари ярко высвечивали ее имя на рекламных афишах, а за участие в водевилях ей еженедельно платили по 200 фунтов.
Однажды ей выпала возможность дать концерт в присутствии губернатора штата Иллинойс. К сожалению, у нее не было для выступлений подходящего платья. Тогда, покопавшись в своем сундуке, она извлекла из него остатки материи и сшила себе платье из двух кружевных занавесок с добавлением пары ярдов желтоватого сатина.
Как-то миссис Бонд вместе с друзьями отправилась в автомобильную поездку по окаймленной с обеих сторон цветочными клумбами и увенчанными плющом живыми изгородями южно-калифорнийской автотрассе. День был отмечен для нее каким-то неясным ощущением счастья. Вечером, стоя на вершине горы, она с волнением наблюдала за заходом солнца, щедро расплескавшего по небу великолепные краски своих лучей.
В то время, как огромный золотой шар медленно погружался в спокойную и таинственную глубину Тихого океана, она сказала про себя: "В самом деле, это был прекрасный день".
Слова и фразы стали складываться у нее в единое целое. Песня любви и благодарения стала закипать в ее сердце. Тут же, в порыве вдохновения она сочинила два куплета. Затем стала тихонько напевать мелодию.
Так родилась песня.
Это было маленькое музыкальное чудо, созданное без каких-либо особых усилий. Ему была суждена большая жизнь, невиданная популярность, несравнимая с произведениями такого рода, пожалуй, с тех самых пор, как Гилберт и Силливан создали свою известную песню "Малышка".
Теодор Рузвельт, будучи президентом, пригласил миссис Бонд в Белый дом для того, чтобы она могла там исполнить для него свои песни.
Когда президентом стал Гардинг, он сделал то же самое. "На исходе прекрасного дня" стала его самой любимой песней. И не случайно он предложил морскому оркестру постоянно исполнять ее в качестве заключительного номера на своих концертах.
Прибыв в Лос-Анджелес на старом, полуразбитом автомобиле, она за полтора года получила 200 тысяч фунтов
Эйми Семпл Ферсон газеты посвятили гораздо больше первополосных материалов, чем любой другой женщине в мире. Даже уделявшие ей внимание незначительные статьи собирали неисчислимые толпы людей, штурмующих газетные киоски. Несколько лет назад, например, одна из лос-анджелесских газет сообщила в своем репортаже о том, что Эйми Ферсон перекрасила себе волосы. И сразу же, за один день, тираж этой газеты увеличился в три раза.
Сама история ее жизни звучит, словно сказка из "Тысячи и одной ночи".
Настоящее имя этой женщины было Эйми Семпл Ферсон. Однако ее верные последователи любовно называли своего кумира "сестра Эйми".
Сестра Эйми родилась на небольшой ферме вблизи деревни Ингерсол, в Онтарио, Канада. В свои детские годы она каждый день ездила в школу, расположенную в пяти милях, на старой белой кобыле Флосси. Вечерами помогала матери мыть посуду, доить коров и поить телят, давая им сосать свой палец, опущенный в ведро с белым, теплым, пенистым молоком.