Взирая на любовь Твою и милость к человеку,
На доброе, что для меня Ты делал ежедневно,
Я голоса лишаюсь и в отчаянье впадаю,
Скорблю и непрестанно сокрушаюсь я, несчастный,
О том, что недостоин я всех благ Твоих небесных.
Когда ж, придя в себя, я захочу умом помыслить
О множестве грехов моих, Христе, и злых деяньях,
О том, что в жизни доброго не сделал ничего я,
Но вместо наказания и праведного гнева,
Которые я должен понести, Тебя презревший,
Таких великих благ меня Ты ныне удостоил,–
Отчаиваюсь снова я и суд Твой представляю,
Ведь каждый день и час грехи к грехам я прилагаю.
Боюсь я, чтобы милости Твои и снисхожденье
Не стали для меня причиной больших наказаний,
Ведь, блага получая, остаюсь неблагодарным,
Как раб лукавый[47] у Тебя, всещедрого Владыки.
Поэтому всему, что подавало мне терпенье,
Всему, что мне надежду жизни вечной доставляло,
Я радовался сильно, как о том один Ты знаешь,
Надеясь на любовь и благодать Твою, Владыко.
Для этого, Христе, Ты и взял меня от мира,
От сродников и братьев отделив и всех знакомых,
Чтоб мне помилованье дать, спасенье даровать мне.
Твоею благодатью наполняемый, имел я
И радость ненасытную и твердую надежду.
Об этих двух дарах Твоих не знаю, что сказать мне.
Они и ум, и душу, о мой Царь, лишают слова,
Все действия и мысли пресекая совершенно,
От преизбытка славы я испытываю тяжесть,
Желая отрешится от всего, о мой Спаситель,
И ни о чем не говорить, и ничего не делать,
И ни к чему из этого совсем не прикасаться.
В себе я поражаюсь, удивляюсь и печалюсь,
Как при таких неизреченных тайнах согласился
Служить я, недостойный, совершая Литургию?
На них смотреть без страха даже ангелы не могут.
Пророки испугались, услыхав о несказанном
Величии, о славе, о безмерном снисхожденье.
Апостолы, святители и мученников лики
Взывают, вопиют, что не достойны дерзновенно
Рассказывать об этом всем, кто в мире пребывает.
Так как же я, погибший, как я, блудный, как, несчастный,
Игуменство воспринял над собратьями моими?
Как сделался священником Божественнейших Таинств?
Служителем как стал Пречистой Троицы Небесной?
Когда кладем на дискос хлеб, вино вливая в чашу
Во имя Твоей Плоти, Слово, и Пречистой Крови,
Тогда Ты Сам бываешь там, о Боже мой и Слово,
Становится хлеб Телом, а вино – Пречистой Кровью,
Наитьем Духа Божьего и силою Владыки,
И мы дерзаем Бога неприступного касаться,
Живущего во свете совершенно непреступном[48]
Не только для природы человеческой и тленной,
Но даже для бесплотных умных ангелов небесных.
А это сверхъестественное действие и дело,
Которое поставлен совершать я ежедневно,
Внушает мне всегда иметь о смерти помышленье.
Итак, оставив радость я опять впадаю в трепет,
Ведь знаю, что ни мне, ни остальным всем невозможно
Достойно Литургию совершать и, плоть имея,
Жизнь ангелов вести и даже быть бесплотных выше,–
Как слово открывает нам и истина являет,–
Чтоб к Богу ближе подойти, чем ангелам воможно,
Ведь мы касаемся руками и вкушаем Бога,
Они же только предстоят Ему с великим страхом.
А суд над братьями, пасти которых я назначен,
Какая вынесет душа? Какой же ум сумеет
Без осужденья каждого испытывать поступки
И все свое служенье проходить без послабленья,
При этом не впадая в осужденье нерадивых?
Мне кажется, никак то невозможно человеку!
Итак, я убеждаюсь, что намного было б лучше
Стать вновь учеником, быть воле одного послушным[49],
Ему служить всегда и дать потом отчет за это,
Чем волям подчиняться многим и служить их нравам,
Исследовать намеренья, испытывать их мысли,
Вникая глубоко во все дела и помышленья,
Ведь и меня ждет суд, и отвечать за них я должен,
Кого пасти я избран Божьим изволеньем.
На том суде ответит каждый за свои поступки:
За то, что в этой жизни сделал доброе и злое,
А я один за каждого ответить буду должен!
Но как хочу помилованным быть, и как спастись мне,
Когда я даже для одной души своей ничтожной
Никак не в силах показать спасительного дела?
Поверь мне, не имею, что сказать, ведь я не сделал
Ни малого поступка, ни великого деянья,
Которое от вечного огня меня избавит.