А вот Максу не повезло — в спину его что-то толкнуло, и в голове как будто взорвалась граната. А потом наступила тьма…
Глава вторая
Снова одиннадцать
…Голова просто раскалывалась. Глаза не хотелось открывать, казалось, если их открыть — они лопнут от боли. Но если есть боль — значит, жив, значит, не все так плохо, потому что, если голова болит — значит, ее не оторвало снарядом. С этой мыслью Максим Зверев открыл глаза. Но они почему-то не открылись. Причина была проста — на них была повязка. Точнее, даже не повязка, а марлевая нашлепка, причем, весьма холодная.
— Очнулся, боец! — женский голос доносился откуда-то справа.
Макс хотел снять марлю, но чья-то мягкая теплая, скорее всего, женская рука пресекла его попытку в зародыше.
— Не спеши, ишь, какой шустрый! У тебя там все так опухло, глаз под бланшем не видно, — ворчливо продолжила невидимая женщина.
— Да ладно, сестричка…, - начал было Макс, но, услышав свой голос как бы со стороны, осекся. Голос его был непривычно тонким, писклявым, каким-то детским.
«Неужели осколок задел связки», — подумал Зверь, но додумать эту мысль ему не дали.
— Это что это у меня за родственничек тут образовался, а? Братец Иванушка, тоже мне! — женский голос явно выражал неподдельное возмущение.
«Я…Я…», — Макс пытался овладеть своим голосом, но у него ничего не получалось. Вдобавок, сам того не желая, он вдруг всхлипнул и с удивлением почувствовал, что ему хочется во весь голос зареветь. Слезы предательски уже закапали из глаз.
— Ёханый бабай! — вырвалось у Зверя внезапно.
Фраза эта, исполненная в новой тембральной краске, слушалась очень смешно — так она не соответствовала настоящему голосу автора. Было такое впечатление, что проснулся Буратино, но ругается, как Карабас-Барабас.
— Это еще что такое? Я сейчас доктору расскажу о том, что ты так ругаешься! Такой маленький, а уже так выражается! — раздался стук каблуков, потом хлопнула дверь.
Макс решительно снял с глаз марлю и натурально офанарел. Нет, как и ожидалось, он лежал в больничной палате, на больничной койке и обстановка вокруг была совершенно больничная. Но не это привело его в ступор — после ранения он и должен был попасть в госпиталь. Его повергло в шок то, что он не увидел своих ног! Точнее, не увидел их там, где должен был увидеть. Максим Зверев был весьма крупным мужчиной, росту в нем было метр девяносто два и обычно на больничных койках его ноги упирались в спинки любой кровати. А здесь в том месте, где он ожидал увидеть свои ноги, была пустота.
«Неужели ампутация?» — запоздало шарахнуло в голове.
Второй шок возник сразу же после первого — вокруг него в палате находились… пацаны лет по 10–12. Все в бинтах — кто с рукой, кто с ногой, а кто с головой, перемотанной весьма основательно. Ну, впрочем, это не шокировало — видимо, снова был обстрел школы, такое бывало довольно часто в Донецке и его окрестностях. Шокировало другое — как только Макс снял повязку с глаз, пацаны наперебой заговорили.
«Ну, ты даешь, тихоня!»
«Ты Светку уделал, гля!»
«Она счас Пал Палычу наябедничает»
«Ты че тут выпендриваешься, самый умный?»
Последнюю фразу произнес самый старший малец, на вид ему было уже лет 14, а то и все 15. И вот тут накатила последняя шоковая волна точнее, даже не шоковая, а волна какого-то неестественного ужаса пополам с оцепенением. Такого Максим не помнил уже давно, наверное, с самого детства, потому что после срочной службы в армии, кстати, еще советской, уже разучился бояться и цепенеть. Не гимназистка, чай, не маленький.
Но липкий ужас распространился по телу независимо от его сознания. Потому что Максим внезапно увидел свои ноги. Они были на месте, точнее, росли, как им и положено, сверху вниз и торчали, соответственно законам анатомии, из таза, или, как сказал бы старшина Мамчур, «з того места, якым серуть». Вот только были они очень короткими, точнее, маленькими. Как и все его тело. Вернее, телом это назвать было нельзя — так, тельце. Ручки, ножки, пальчики.
Похолодев, ничего не понимая, Макс резко вскинулся, сел и так же резко встал со своей кровати. Вернее, сделал попытку встать. Как только он из положения лежа перешел в положение сидя, в голове что-то сильно зашумело, и резкая боль внезапно стала невыносимой. А следующая попытка превратить положение сидя в положение стоя привела к тому, что свет в глазах Макса снова померк и наступила тишина.
… Боль пришла неожиданно щадящая, причем, не во всей голове, а только в области затылка. Но зато уже такая… конкретная — не похожая на контузию, а, скорее, на ощущение после того, как кто-то врезал прикладом по затылку. Секунду спустя нос обжег какой-то резкий запах. Макс открыл глаза и попытался отвернуть голову от какой-то мягкой ткани, которая тыкалась в его нос.