— Да знаем мы все — и про Чили, и вообще… Смотрели кино. «В Сантьяго идёт дождь» называется. Но при чем здесь Советский Союз? Фашистов давным-давно разбили, тридцать лет прошло, даже больше. Мы что — должны постоянно вспоминать про концлагеря и битву под Москвой? — толстый Андрей, кажется, был не на шутку раздосадован выпадом Макса.
— Ты, Андрюха, даже не представляешь, как фашизм может оказаться прямо у тебя за спиной. А фашисты, которых, как ты говоришь, давно разбили, завтра, ну, пусть не завтра, а, скажем, лет через тридцать-сорок, придут к тебе, лично к тебе в дом и застрелят тебя, твою жену, и твоих детей! — Макс начал заводиться.
— Ну, все, боксер, брэк, мы уже поняли, что ты — настоящий пионер, у тебя, наверное, папа в горкоме работает? — примиряющее сказал Валик.
— Не боксер, а самбист, — поправил Влад, все еще баюкая свою не перебинтованную руку.
— Да, самбист, все, завязывай, с программой партии, мы политинформациями уже сыты по горло, кстати, обед скоро! Приемчик покажешь, тот, который мне сделал? — Валик, казалось, уже все был готов забыть, скорее всего, искал пути к примирению.
— Папа у меня работает инженером, а вот дедушка у меня — красный командир, прошел всю войну, концлагерь немецкий… И про фашизм я знаю гораздо больше, чем на наших — Макс подчеркнул слово на «наших» — на наших политинформациях нам говорят. — Ладно, когда там обед? Что, кстати, дают?
Ребята радостно загалдели, радуясь, что неприятная тема и вообще весь инцидент были забыты, стали обсуждать больничное меню, пошли разговоры о предстоящем футбольном матче местного «Днепра» и киевского «Динамо», в общем, пошел мальчишеский треп обо всем и ни о чем.
И только Макс, автоматически поддерживая общую беседу и вставляя иногда какие-то фразы, медленно остывал, стараясь совладать с внезапно выпершим наружу сознанием своего второго «Я». Которое уже заполнило до краев личность подростка Максима Зверева, мальчика одиннадцати лет, в теле которого он оказался так внезапно. И теперь предстояло понять — это временное явление, какой-то сбой во Вселенной, во времени и пространстве, или же ему, Максиму Звереву, кто-то там, наверху, предоставил второй шанс прожить свою жизнь.
«Так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы!» — вспомнил слова Павки Корчагина Зверь.
Вспомнил — и улыбнулся.
За окном был теплый сентябрьский день, пахло осенью и было так спокойно, что не хотелось не только думать о чем-то нехорошем, но и вообще о чем-то думать. Хотелось просто раствориться в окружающем мире и стать его частью.
Частью мира.
В который через сорок лет придет война…
*Мажористый — от термина «мажор», то есть, сын высокопоставленных или, позже, богатых родителей. Появилась кличка в конце 80-х, а стала популярной уже в 90-е годы после песни лидера группы ДДТ Юрия Шевчука «Мальчики-мажоры».
*Ботан — презрительная кличка отличников, синоним «заучка» и «зубрила»
*«Школа будущих командиров» — популярная в советское время книга для определенной части подрастающего поколения, так сказать, прообраз учебника для юных «реконструкторов», где описывалась форма, знаки различия, оружие и многие битвы разных армий мира, в том числе и Красной, а потом, Советской Армии. Там же излагались технические подробности разных видов оружия, описание различной военной техники и тактические приемы действия различных армейских подразделений.
*«Щит и меч» — суперпопулярный в СССР фильм про советских разведчиков режиссера Владимира Басова, главную роль в котором сыграл актер Станислав Любшин, а также дебютировал совсем юный Олег Янковский. Лейтмотивом фильма стала песня Вениамина Баснера на слова Михаила Матусовского «С чего начинается Родина?», превратившаяся в супер-хит советского поколения. Вышел на экраны СССР в 1968 году.
*«В Сантьяго идёт дождь» — художественный фильм совместного франко-болгарского производства о фашистском перевороте в Чили, когда был убит президент страны, социалист Сальвадор Альенде. Фраза «В Сантьяго идёт дождь» — пароль к началу военного мятежа в Чили в 1973 г. Переданная на военных радиочастотах, фраза стала сигналом для сторонников генерала Аугусто Пиночета к началу фашистского восстания.
*Павка Корчагин — персонаж книги писателя Николая Островского «Как закалялась сталь», в котором Островский изобразил самого себя. «Жизнь надо прожить так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы!» — слова этого литературного героя стали пропагандистским штампом и тоже превратились в мэм.
Глава четвертая. Знакомство с самим собой.
Из больницы Макс выписался быстро. Голова зажила, видимо, ничего серьезного не было — просто наложили пару швов над бровью, напичкали лекарствами, а поскольку симптомов сотрясения мозга хирург Пал Палыч не наблюдал, то и какой смысл держать Максима в травматологии? Это же не пробитый череп у того же Валика, тому еще пару недель надо было лежать и на процедуры всякие ходить. Так что папа забрал Максима домой уже через три дня. И хорошо, что папа, а не мама, которая в этот день уехала к бабушке. Потому что Зверю пришлось привыкать заново к своим родителям.
Ну, с батей все было в полном ажуре — сознание пятидесятитрехлетнего мужика Максима Зверева позволяло одиннадцатилетнему подростку Максиму Звереву относится к тридцатилетнему мужчине Виктору Звереву, его отцу, как-то даже по-отечески. Словно бы он, Максим, был не сыном, а отцом своего отца. В сущности, разница в возрасте между пятидесятитрехлетним сыном и тридцатилетним отцом именно такой и была. Но Виктор Зверев о ней не подозревал.
Одним словом, со своим батей Макс сразу поладил, заново воспринимая все те несправедливости — как он считал в детстве и которые мальчиком наотрез отказывался понимать — как вполне нормальные педагогические приемы. Хотя в детстве часто злился на родителей. Очень мудро кто-то сказал — «Пока свои дети не появятся, будешь ребенком и не поймешь своих папу и маму». Вот так и сейчас — дважды отец в будущем, Зверь прекрасно понимал своего отца и даже не пикнул, когда тот ему дома устроил выволочку минут на двадцать.
— Скажи спасибо, что башка у тебя раненная, а то бы я тебе сейчас врезал пару раз по ней. Чтобы дурь из головы выбить! — Зверев-старший был, как всегда, прямолинеен и груб. — Это ж надо было удумать — поперся на эти развалины, да еще стал камнями швыряться! Как тебе только башку там не проломили или вообще не отбили?
— Папа, я все понял, обещаю — больше не повторится, — тихо сказал Макс.
Зверев-старший даже немного опешил. Он ожидал, что Максим, как всегда, будет отгавкиваться, пререкаться, переговариваться, а тут вдруг — такое признание. А главное — обещание! Такого еще ни разу не было!
— Ну, надо же! Обещает он…
— Сказал же — обещаю! Глупостями больше не буду заниматься. Есть дела поважнее, — Макс постарался говорить убедительно.