Пока мы кипятили на печурке чайник, пока я остужал в руках кружку с чаем, час ожидания пролетел быстро, и мы выглянули в амбразуру. Оба парламентёра стояли на месте, нервно переминаясь с ноги на ногу. Подмигнув другу, я отправился к «нашим китайским друзьям», как говорили президенты России. Когда мы с Зишуром приблизились к парламентёрам, я остановился и, молча, стал рассматривать наших оппонентов. В первую нашу встречу мне хватило цветовой гаммы, на этот раз удалось рассмотреть трёхдневную щетину и мешки под глазами. Наконец, офицеры перестали молчать и решились произнести страшные для них слова признания полной капитуляции.
— Мы принимаем ваши условия.
— Я рад, что мы поняли друг друга. Ваши солдаты могут переходить через взорванные позиции, оставив оружие и доспехи здесь, на поле. Туда уже пригнали сорок повозок, в котлах греется вода для раненых, можете провести там ночь. Часа через два, туда доставят продукты, а вас я попрошу отправить гонца к артиллеристам, чтобы те не волновались и начинали собираться в путь.
Отступали кавалеристы вдвое быстрее, чем наступали, несмотря на то, что шли пешком. Видимо, стыд подгонял, или остатки совести. Хотя, по большому счёту, их было жаль, но такова судьба любого военного. Поступая в армию, любой страны и в любую эпоху, человек продаёт не только свою силу и ум, в отличие от слесаря, например, или любого другого специалиста, но и жизнь. Кавалеристы и моряки, погибшие под Владивостоком, продали свою жизнь давно, когда поступали на службу. Мы лишь погасили вексель. Впрочем, для подобных размышлений у меня тогда не было времени. Мы все поняли, как непрочен мир и работали дни напролёт, оборудуя Владивосток надёжной защитой. И, к моему удивлению, первым делом наши рабочие отстроили церковь, храм Всех Святых. А батюшки наши действительно оказались староверами, оба! И, самое смешное, никто этим не возмущался, все наши русские переселенцы моментально принялись креститься двумя перстами, не говоря о вогулах, которые, видимо, научились креститься лишь во Владивостоке.
Зато работали оба попа за семерых, напоминая мне работника Балду из сказки Пушкина. Они организовали воскресную школу, куда приходили в три смены, так много оказалось желающих. Уже в феврале начали креститься первые китайцы, а после таяния снега они выстроили вторую церковь в городе, Николая-Чудотворца. Все крещёные китайцы получили разрешение отстроить дома в городе, но, не рядом друг с другом. Возникновения китайских кварталов мы с Палычем не допустим. Наш китайский друг Ма Вань, получив крестильное имя, Иван Махов, пришёл к нам просить разрешения на своё дело, торговлю морепродуктами. И тут же его получил, арендовал у нас же десяток трофейных судов, сотню пленных (за небольшую плату мы сдавали незанятых пленников внаём). В результате мы получили небольшие поступления в городскую казну и начали приучать переселенцев к морепродуктам.
Вообще, к весне мы много успели сделать, не просто много, а очень много. Вспоминая те годы, я не могу поверить, как нам всё удалось. С помощью многочисленных «китайских друзей», к весне мы довели выплавку чугуна и стали до тридцати тонн в месяц. Больше того, в двух печах я установил паровые двигатели с насосами, практикуя литьё с принудительной подачей воздуха. Хоть не мартен, но, всё-таки. Полиметаллические руды на северном побережье оказались очень богатыми, вольфрам и хром, марганец и никель, ванадий и титан. Получить эти добавки в чистом виде промышленным способом мы пока не могли, но, с их присадками мне удалось создать великолепные сорта стали, которым мои Прикамские опыты в подмётки не годились. Кузнецы, например, из нашей стали поточным методом научились выпускать такие ножи, топоры и сабли, что спокойно перерубали трофейные мечи и латы. Местные жители после такой демонстрации не жалели за подобный нож двух собольих шкурок. Сормов применил по моему совету нашу сталь в некоторых узлах паровых машин и получил резкий скачок мощности и долговечности двигателей.
Его мастерская выпускала по два паровых двигателя в месяц, планируя расшириться с наступлением лета. Паровые двигатели работали во всех наших мастерских. Они приводили в действие две пилорамы, завалившие горожан дешёвыми досками. Два десятка наших станков тоже работали от паровых приводов. К весне ждали спуска на воду три огромных парохода, двухвинтовые, с двумя паровыми машинами. На этих пароходах я собирался добираться в Санкт-Петербург, по всем расчётам угля они несли с избытком, дозаправка не понадобится. Модели Ползунова, доработанные Сормовым, оказались очень экономными при достаточной мощности. Все пароходы получили вооружение из пяти орудий, два по бортам, одно на корме. Жаль, снарядов мы смогли уместить лишь по три десятка на каждую пушку. Зато расчёты за зиму великолепно натренировались в стрельбе из этих орудий с использованием прицелов, переданных Никитой. Ради дела мы даже расстреляли три трофейных кораблика, убедившись в эффективности фугасных снарядов.
Для пароходов мы удлинили стволы орудий, добившись рассеивания, в пять метров на километр. Учитывая, что прицельная дальность была не больше двух с половиной километров, точность боя нас устраивала. Вряд ли мы будем стрелять за километр в маленькие лодочки, а военные корабли попадем. Вообще, с оружием мы, на мой взгляд, немного переборщили, напугавшись осеннего сражения. Мы окружили город четырьмя батареями по пять орудий и шесть миномётов. На батареях подготовили изолированные провода для быстрого минирования окрестностей. Взрывчатка хранилась отдельно, в специально оборудованных складах, вдали от жилья. Увеличивая производство боеприпасов, мы наварили столько целлюлозы, что пришлось излишки пустить на производство бумаги. Пока она уходила на технические нужды и тетради для учеников, но, я уже заказал по рации Никите небольшую типографию. Будем рекламировать наш образ жизни и продукцию печатным словом. Под это дело я даже нанял себе учителя китайского и корейского языков, усаживая рядом с собой сына. Васе шёл четвёртый год, Пушкин в его возрасте писал стихи по-французски. Насиловать ребёнка стихами я не собирался, но, знание китайского и корейского языков ему будет полезно.
Так вот, пушки мы устанавливали в обязательном порядке на все наши паровые суда. Усилили оборону наших крепостей, доведя их артиллерию до восьми орудий и десяти миномётов, с запасом выстрелов сотню на ствол. Увлёкшись, мы изготовили двадцать три пушки и восемь миномётов лишних, пришлось уложить их на склад, до лучших времён. А оружейники занялись экспериментами по созданию нарезных стволов, большего калибра, с противооткатными устройствами. Пока мы не отработаем эти технологии, в производстве пушек я видел лишь неоправданные расходы. У нас и так самый мощный на Дальнем Востоке военный флот, шесть пароходов с пятью орудиями каждый, два паровых катера с одной пушкой, не считая трёх парусных кораблей и трёх же шлюпов. Только содержание их, обучение и оплата работы персонала съедали огромные деньги. К маю 1777 года я снова оказался на грани банкротства. Это при центнере золота в сундуках и полутысяче собольих шкурок, не считая прочей меховой рухляди.
Выход подсказал Ваня Махов, он предложил продать часть мехов, в первую очередь, тигриные и медвежьи шкуры, китайским контрабандистам, за звонкое серебро. Связи с ними Ваня установил через пленных моряков. Потом, я уже сам сбыл китайцам половину трофейных доспехов за четверть цены, обидно, но, я смог расплатиться по обязательствам и получить средства на эксперименты. Хотя официально никаких налогов мы не брали с жителей, в городскую казну понемногу стекались ручейки, пока тонкие и неуверенные. Но, я не сомневался в быстром экономическом росте Владивостока. Мы снова проходили те же самые ступени развития, как в Таракановке, но, с большим размахом и результатом. Наши ружейные мастерские вышли на прежний, Прикамский уровень производства, в двести ружей за месяц. Это одноствольных ружей только двести, к ним надо добавить полсотни помповиков и сотню двустволок.
С января начали производство револьверов, пока в пределах сорока штук в месяц. Я хотел вооружить револьверами каждого взрослого мужчину в городе, пожелавшего иметь оружие. Как раз на продаже ружей и патронов мы научились зарабатывать серебро и во Владике, продавая их только за деньги и только русским. Весной, в конце мая, за ружьями и патронами приехали три шлюпа из Охотска. Сорок шесть купцов и охотников за мехом морской выдры, раздразнённые рассказами казаков Ерофея Подковы, спешили купить ружья. Серебро оказалось не у всех, пришлось им расплачиваться мехами, причём по нашим расценкам. Так, взамен ста рублей серебром, стоимости ружья, мы брали двадцать шкурок соболя или десять «скальпов» того же калана. Худо-бедно, торговля пошла, к сожалению, в основном на пушнину. Откуда у охотников из тайги будут серебряные рубли? Но, ради обладания нашим ружьём, охотники не жалели десятка и больше собольих мехов. А меня всё больше волновала необходимость налаживания постоянного сбыта мехов в Европе, за звонкую монету. Либо, нужно искать щедрого покупателя на Дальнем Востоке.