По совету Никиты первую демонстрацию телефона мы провели для императрицы, аудиенции у которой добился наш друг. Не зря он прожил в столице три года, при его талантах вполне достаточно, чтобы наладить прочные связи в верхах. За полчаса, предоставленные нам для подготовки, мы протянули телефонную линию от входа в Зимний Дворец, до второго этажа приёмной залы. Там у окна установили аппарат, чтобы императрица могла наблюдать отвечающего ей человека с трубкой в руках. Нас пред светлые очи Екатерины Второй не допустили, телефонную трубку ей подавал новый фаворит Васильчиков, оттеснивший всесильных Орловых от трона. Разговаривал с ними Никита, его императрица знала достаточно, чтобы узнать по голосу и фигуре. Увы, реакция на телефон оказалась нулевая. Правильно, к чему императрице экономить время?
Пришлось обращаться к Дашковой, не зря же мы привезли Марию Алексеевну в столицу. Едва были готовы её наряды, княгиня отправилась к своей родственнице. Что там она наговорила, не могу сказать, но на аудиенции Дашкова смотрела на меня очень удивлёнными глазами. Телефон её развлёк, не более того. Она даже дала согласие на установку двух аппаратов внутренней связи между её будуаром и приёмной, но равнодушно, принимая телефон за очередное украшение-безделушку. Зато неожиданно попросила показать револьвер, отстреляла на заднем дворе весь барабан, затем второй и удивила меня предложением.
— Продайте мне ваши револьверы, дюжину, с патронами, — улыбнулась Екатерина мне в глаза, — они мне очень понравились. Думаю, Вы неверно смотрите на применение своих пистолетов. Попробуйте их продавать, как женское оружие. Уверяю, в столице найдётся немало знатных дам, желающих себя оборонить таким образом. Тут я с удовольствием окажу любую посильную помощь, не пройдёт и недели, как весь свет станет гоняться за револьверами. Тогда посмотрим, что скажет наша государыня, так опрометчиво не пустившая вас к себе.
Обида Дашковой на императрицу, известная из исторических произведений, сквозила в каждом её слове. Нет ничего хуже, чем несправедливо обиженная бывшая подруга, теперь я не сомневался, что наши револьверы получат лучшую рекламу в столице. Жалел, что мало взял их для продажи, всего полсотни экземпляров. Зато под этим предлогом, можно установить стоимость револьвера в триста рублей и патроны по гривеннику. Такие расклады не могли не радовать. Возвращаясь от Дашковой, вернее, от дома княгини Морозовой, куда я проводил нашу представительницу, наткнулся на унылого худого парня, судя по одежде, бедного клерка. Он настолько задумался, что натолкнулся на меня и выронил свёрток, зажатый под мышкой. На сырой тротуар высыпались несколько книг, которые парень судорожно начал собирать. Я помог ему поднять томик арифметики Магницкого.
— Вы учитель? — не сомневался я в ответе.
— Да, сударь, — хорошо поставленный голос не мог скрыть пробирающей парня дрожи.
— Разрешите угостить Вас стаканом чая или чего покрепче, — интересная идея неожиданно пришла мне в голову, — нет, не отказывайтесь, у меня есть деловое предложение.
Мы зашли в ближайший трактир, где я заказал парню сытный обед, а себе чай с сушками. Постепенно разговор наладился, Николай Васильевич Родыгин, так звали моего знакомого, действительно был учителем, отчаявшись поступить на чиновничью службу без необходимой протекции. Дома его ждала овдовевшая мать и две сестры, на их содержание уходили все случайные заработки. Как они существовали вчетвером на те пять-десять рублей в месяц, что добывал Николай, не понятно. По его словам, увлечение иностранными гувернёрами сильно подкосило учителей столицы. Многие уезжали в провинцию, надеясь там заработать на хлеб. Дворяне нанимали себе исключительно немцев и французов, даже не задумываясь, что их дети не умеют писать на русском языке. Покойный отец Родыгина смог накопить на приличный домик в царствование Елизаветы, часть суммы добавило приданое матери. Самому же Коле последний год не везло, едва он окончил обучение, как умер, простудившись, отец, семья медленно начала скатываться в нищету.