Самым неожиданным результатом колокольного звона стали три британских матроса, явившиеся к капитанам, на чистом русском языке потребовавшие встречи со мной. Оказалось, на каждом из пиратских судов после захвата казацких шлюпов британцы оставили по одному пленному казаку, определив их на самые тяжёлые матросские работы. На берег их не отпускали, во время стоянок приковывали в трюмах кандалами, в изобилии имевшимися в оружейке. После нескольких попыток побега казаки никому не доверяли, потому и наш русский говор лишь насторожил их. Только колокола растопили лёд недоверия в сердцах этих несчастных.
Впрочем, несчастными теперь можно назвать кого угодно, только не Охрима, Николу Зимнего и Байдана, как назвались бывшие пленники. Они скупо рассказывали о своих мучениях, напрочь отказались возвращаться в Охотск. Зато с удовольствием заняли места боцманов при английских командах, всю зиму азартно натаскивали в моряцком деле русских, вогульских и нескольких башкирских подростков, в изобилии пришедших на наш небольшой флот. А что вы хотели, плаванье в Кантон не то, что окно в Европу прорубило. Нет. Оно открыло настежь огромные ворота из заброшенной на краю земли русской глубинки, где даже попов нет, где молитвы читают староверы сами, где все жители друг друга знают в лицо и по имени, где в десяти верстах от города заканчивается русская земля.
Так вот, из этой глухомани наши матросы попали в сказочные места, туда, где вечное лето, яркая природа, невиданные растения и звери, огромные города с диковинными товарами. И всё это в паре недель пути. Для парней, прошедших с родителями семь-восемь тысяч вёрст, привыкших к расстояниям в месяц-другой дороги, две недели на корабле показались таким же близким, как рукой подать. Всё это происходило на фоне суровой и скучной сибирской зимы, в маленьком городке Владивостоке, или крохотных деревеньках, где из развлечений для молодёжи только гулянья на улице, да посиделки по вечерам. Надо ли сомневаться, что к весне желающих служить во флоте набралось семь десятков отроков, от четырнадцати до семнадцати годов. Те, кто старше, были заняты на производстве, зарабатывали, кормили семьи, постигали азы мастерства. Им вполне хватало и нагрузки, и 'развлечений', самое главное, они чувствовали ответственность за своих родных и любимых. Старшим было не до морских путешествий, тем более, что желающих мы обещали и так отпустить в любое путешествие, лишь бы отпуска хватило.
Нашим корабелам пришлось параллельно со строительством новых шлюпов заниматься ремонтом и переоборудованием трофейных судов. Клаас настаивал на их полной переделке, чтобы свести на нет возможность узнавания судна в чужом порту. Он безоговорочно принялся осваивать своё флагманское судно, с командой исключительно из наших парней, разбавленных китайцами, его мы планировали за зиму вооружить шестью пушками нашего образца с каждого борта. Трофеи решили не отправлять на переплавку, а продать весной, тем же китайцам, например. Ганс и Фриц нещадно гоняли матросов по мачтам и реям своих кораблей, их мы будем вооружать по четыре орудия на борт, используя больше, как торговые суда. Все трое обещали к весне подготовить свои корабли и команды к плаванью в Кантон и дальше на юг. Тем более, что теперь были неплохие карты и лоции, а трюмы позволяли загрузить едва ли не в десять раз больше товара, чем в шлюп.
Сормов сдержал слово, во время моего плаванья начал обкатывать два пароходика, винтовых, естественно. Клаас, в отличие от немцев, очень интересовался паровыми судами и заявил, что судёнышки по спокойной волне дают шесть узлов, что вполне достаточно для каботажного плаванья. Однако, полезной нагрузки получалось крайне мало, две-три тонны, если груз компактный. По объёму выходило меньше двух кубометров, остальные помещения занимали машины и запас угля. Вся команда, кроме кочегаров, вынужденно оказалась на палубе. Хорошо, мы сразу застеклили рубку, но, для перевозки людей пришлось установить тенты от дождя. Пока вооружать эти пароходы, больше похожие на буксиры, было нечем, ставить орудия некуда. Но, Сормов, наш главный конструктор, обещал к весне спустить на воду три парохода, с более мощными машинами и втрое большим водоизмещением.
Известия о выходе к Белому Камню огромного каравана переселенцев мы получили, едва сошли на берег с испытания пароходов. Все промокли до нитки, погода была паршивая, да ещё волна в пару баллов. Вроде мелочь, но для небольшой посудины и этого хватило. Почти бегом мы втроём — я, Клаас и Николай, забежали в жарко натопленную избу-сторожку у причала. Там дремал караульный стрелок, гревший на печи давно вскипевший чай с лимонником и актинидией.