Зато нам нужны рабочие руки, которые мы и планировали получить таким переселением. На западе и востоке от Невмянска, выросли два прибрежных городка, с населением по десять тысяч взрослых в каждом, и втрое больше детей и подростков. Сорванные с родных мест, женщины и немногочисленные старики, не могли противиться нашей воле, выстраивали свои хижины в указанных местах. К осени мы планировали заселить большинство из них в отстроенные ими же бревенчатые избы. Пока, мы назначили из самых лояльных аборигенов наших управляющих, там, где таких не было, в качестве временного начальства племени или рода назначалось отделение стрелков. Независимо, вогулов или русских. Главной задачей нового руководства, кроме обеспечения нормальной жизни вверенного племени, была самая малость, - обучение аборигенов русскому языку и вербовка молодёжи и подростков на работу в Невмянск. Насильно приводить в столицу рабочих мы опасались, нужны были самые толковые, пришедшие добровольно, пусть и с целью заработка от прежней нищеты.
Аналогичная работа проводилась с пленными, которых усиленно вербовали на работу в заводах. Тех, кто по глупости или упрямству отказывался, возвращали в родное племя, но, в обмен на двух-трёх аманатов (заложников), из числа родных детей, внуков или младших братьев. Причём, обязательным условием становилась клятва аманатов, что не будут бежать или отказываться от работы, под угрозой репрессий ко всей семье. Такую практику работы с недружественными аборигенами, русские колонизаторы проводили лет триста, со времён Ермака. Естественно, подростков брали обоего пола, способных работать, не детей. Но, все эти меры мы принимали в отношении самых близко расположенных айнских селений. Пленные из далёких племён привлекались к работам, но в отношении них мер по замирению мы не вели, не хватало людей. Пленников из дальних племён было много, грабить врага гораздо выгоднее, когда он тебе не сможет отомстить аналогичным набегом. Таких хитрецов было большинство из пленных, тысяч шесть, из тех, кто выжил после ранений.
Они строили бараки для себя, рубили строевой лес для городских и заводских нужд, прокладывали насыпь под будущую железную дорогу в сторону найденных запасов каменного угля. Одной из причин "зачистки" и переселения айнских племён, было наше желание обезопасить дорогу до угольного разреза, и, легализовать захват всех земель в радиусе полусотни вёрст вокруг нашей столицы. Через две недели, именно от пленных мы узнали о существовании в северной части острова крупного месторождения железной руды. При разборе трофеев, русские кузнецы заинтересовались мечами и наконечниками пальм, явно не японского или русского производства. Ребята не постеснялись принести мне образцы местных железок, в обнаружении местных железных руд были заинтересованы все кузнецы и механики.
- Вот, Андрей Викторович, сравни эти наконечники и наши ножи, - вложил старший из кузнецов трофеи на стол.
- Да, это железо не наше, - мне хватило пары минут, чтобы заметить разницу. В айнском железе, именно железе, до настоящей стали наконечникам пальм было далеко, было удивительно мало углерода, хотя, наличие примесей хрома и ванадия бросалось в глаза. - Судя по всему, железная руда, из которой сварили это железо, исключительно богатая.
Парни запомнили айнов, у которых изъяли оружие, каждое племя отличалось своим орнаментом на одеждах, дальше было дело техники допросов. Оказывается, во всех окрестных племенах айнов, живущих вблизи залежей железной руды, существовал своеобразный "заговор молчания", тамошние кузнецы и купцы не хотели делиться прибыльной торговлей. Потому и наши прошлогодние поиски железной руды не увенчались успехом. Впредь, нам наука, а толковым кузнецам, заметившим разницу металла в трофейном оружии, от меня премия.
До начала июля наши рудознатцы сплавали в указанные места и вернулись довольные. Руды оказались богатыми, достаточными для организации добычи и строительства там завода. Протекавшие речки позволяли устроить небольшую плотину и организовать типичный уральский город-завод, с полным комплексом железоделательных работ. От добычи руды и обжига угля, до выплавки чугуна, стали и проката рельсов. Опыт у наших металлургов уже был. В августе туда отправилась первая команда строителей, с ними напросился Федот Чебак, для успешных переговоров с соседними племенами айнов. Там его боевой опыт пригодится, с этим я был согласен. Единственное, что смущало, он бросил на меня все хозяйственные работы.
Но, времена меняются, мои ученики давно подросли, помощников в том году хватало. Опытные мастера, с участием бывших пленников, отстраивали новые, большие помещения для мастерских, для будущих цехов. Николай Сормов, в ожидании первого беловодского металла, разворачивал механические мастерские, отрабатывал линии по производству и сборке паровых двигателей, паровозов, обучал айнских подростков. К началу мая он так меня извёл проблемами обучения новичков, что мне пришлось весь месяц провести у него в мастерских. Признав правоту Николая, новички, даже при всём желании, не годились на слесарей-сборщиков нужной квалификации, мы начали пробовать различные способы организации труда. Пришли, в результате, к типичному конвейеру, разделив все операции на самые примитивные.
Обошлось нам это в копеечку, количество калибров, скоб и другого измерительного инструмента выросло в три раза. Но! Теперь, пацаны стругали свои деталюшки и собирали небольшие узлы, не хуже роботов. А, когда они узнали, что их работа сдельная, мне невольно вспомнился лозунг "Пятилетку в три года". Даже самому стало приятно, когда к началу сентября, сормовские мастерские выдали первый беловодский паровой двигатель. Но, на подходе встал вопрос, пострашней войны. Нам грозила голодная зима, в первую очередь, из-за незапланированных пленников и аманатов. Собственно русское население Беловодья не превышало со всеми домочадцами к концу лета 1781 года восьми тысяч человек. Практически все мы были заняты исключительно на производстве, торговле и обороне. Грубо говоря, никто из нас не сеял и не пахал. Несколько сотен крестьян-переселенцев только распахивали вырубки, дай бог им себя прокормить этой зимой. Небольшие припасы риса и других круп, доставляемых корейскими торговцами, нас выручат, разве, в качестве гарнира.
Деньги на массовые закупки продуктов были, но, мне представлялось рискованным их тратить за одну осень. И, без того, приходилось оплачивать работу мастеров и рабочих, которым тоже надо кормить семьи. Мы планировали протянуть пару лет, как минимум, на захваченных запасах, до первых регулярных и массовых продаж нашей продукции. Самим, как говорится, есть нечего, а тут ещё приходится кормить почти дивизию пленных и столько же учеников-подростков, что работали на моих заводах. Несмотря на обильные реки и кишевшие живностью прибрежные воды острова, улова у рыбаков хватало лишь им на прокорм, два года назад именно мы потопили все крупные корабли. Для постройки рыболовных шхун тратить средства я не собирался, а бесплатно, как говорил Макаревич, только птички поют. Пришлось вернуться к идее о китобойном промысле.
За зиму в оружейных мастерских переделали пару пушек под стрельбу гарпуном, благо, я представлял конечный результат достаточно зримо, и отправился на двух пароходиках в море. Ненавижу море, но, голод - не тётка. А именно призрак всеобщего голода маячил перед нами абсолютно серьёзно. Айны, видимо, потому и не были завоёваны соседями раньше, что остров не располагал к процветанию сельского хозяйства. Прибрежные племена кормились ещё относительно регулярно, зато лесовики голодали каждую весну. И, как ни странно, делать запасы на полную зиму, так и не привыкли. Широкие души, айны после каждой удачной путины или охоты устраивали гулянья, порой, затягивающиеся на пару-тройку недель. Пока вся добыча не бывала, уничтожена, с помощью соседей, тоже бросавших свои дела ради хорошей гулянки. Даже молодые вогулы, заставшие аналогичные привычки родных в своём детстве, за годы общения с нами отвыкли от подобной дикости, и смотрели на айнов с долей жалости, как на дальних родственников, отставших от жизни.