В восьмом классе у меня был одноклассник, с которым, как мы позже узнали, жестоко обращались дома. Я помню, он был пугливый, всегда дерганный и избегающий физического контакта. У него были глаза почти как у Кайла, постоянно метались то взад, то вперед, будто нападение было неизбежно.
Я ожидала, что он уйдет от вопроса или будет отрицать его, как-то уклонится. Разве не так делали дети, с которыми плохо обращались? Вместо этого он засмеялся. Резкий натянутый звук, который заставил мой живот сжаться, а волосы на шее встать дыбом.
Это также заставило кровь бежать по венам быстрее.
Он скрестил руки и выпрямился.
— Ты не можешь меня ударить.
— Ты был бы удивлен, — парировала я немного обиженно. Три лета подряд в местном общественном центре самообороны. Никто не ударит эту девчонку.
Медленная, сокрушительная улыбка растянула его губы. Эта улыбка, вероятно, погубила многих девчонок. Темные, лохматые волосы, подвернутые за каждым ухом, были все еще мокрые после душа, ледяные голубые глаза следили за каждым моим движением.
— Ты не можешь меня ударить, — повторил он. — Поверь.
Он отвернулся и принялся изучать другую сторону комнаты, поднимая предметы пока двигался. Все получало насмешливый и почти критичный взгляд. Три журнала PopularScience[1] лежали на кофейном столике, пылесос, который я прислонила к одной стене, даже липкий пульт от телевизора между двумя подушками на диване. Он остановился у полки на стене, заполненной DVD-дисками, вытаскивая один и изучая его.
— Это твоя семья? — Он поднес коробочку ближе и сузил глаза, переворачивая ее в руках несколько раз.
— Ты спрашиваешь, — я приподнялась на носочках и посмотрела на коробочку в его руках. С обложки на меня смотрела Ума Турман, одетая в свой легендарный желтый мотоциклетный костюм, — родственница ли мне Ума Турман?
Может, он не псих. Может, он был на вечеринке. Я пропустила запуск Джелло, а он, очевидно, нет.
— Зачем тебе их фотографии, если они не твоя семья?
— Серьезно, из-под какой скалы ты выполз? — Я указала на маленькую коллекцию рамок на полке и сказала: — Вон фотографии моей семьи.
Ну, кроме мамы. Отец не держит ни одной ее фотографии в доме. Я кивнула на DVD-диски и добавила:
— А это актеры. Из фильмов.
— Очень странное место, — он показал на первое фото. Я и мой первый велосипед, ярко-розовый Huffy[2] с блеском и белыми буквами. — Это ты?
Я кивнула, съежившись. Розовые кроссовки, толстовка HeeloKitty и розовые ленты, привязанные к концу каждой косички. Отец каждый день использует это фото, чтобы показать, как низко я пала. От блондинки с милым личиком и задорными косичками, его солнечной улыбчивой девочки, до кого-то с проколотыми носом и бровью, с растрепанными светлыми волосами впереди с несколькими черными прядями. Мне нравилось думать, что если бы мама была жива, она бы гордилась женщиной, которой я стала. Сильной и независимой, я не мирилась ни с чьим дерьмом. Включая отца. Такой я представляла ее, когда она была жива. Старшая, более красивая версия меня.
Я снова посмотрела на запечатленную сцену в руках Кайла. Я ненавидела это фото, велосипед был последним папиным подарком, который он вообще мне покупал. День, когда он его вручил, тот же самый день, когда было сделано это фото, стал поворотной точкой в наших жизнях. На следующий мои отношения с отцом стали рушиться. Он начал задерживаться на работе в юридической фирме, и все изменилось.
Кайл поставил фотографию на место и двинулся к следующей. Его рука остановилась на середине пути, и лицо побледнело. Мышцы подбородка дернулись.
— Это была ловушка, — произнес он спокойно, рука, ослабев, упала.
— А? — я вопросительно проследила за его взглядом. Отец и я на прошлогодний день города, ни один из нас не улыбается. Как я помню, мы не были счастливы по поводу этой фотографии. Но еще меньше мы были счастливы тому, что вынуждены стоять так близко друг к другу.
— Почему не дать им схватить меня на берегу? Зачем вести сюда?
— Позволить кому-то схватить тебя?
— Людям из организации. Людям из Деназена.
Я моргнула, уверенная, что ослышалась.
— Деназен? Как юридическая фирма?
Он снова повернулся к фото.
— Это ведь его дом?
— Ты знаешь моего отца? — Бесценно. Мой страдающий манией величия отец заработал еще одно очко. Один из его случаев, без сомнения. Может быть, бедный лошок, которого он отослал в дом счастья, потому что ясно, ему там и место.
— Этот человек — дьявол, — ответил Кайл, поджав губы. Его голос изменился с удивленного к смертельному за один удар моего сердца, и, сумасшествие или нет, я нашла это своего рода горячим.
— Мой отец — говнюк, но Дьявол? Немного грубо, ты так не думаешь?
Кайл разглядывал меня какой-то момент, делая несколько шагов назад, отступая к двери.
— Я не позволю им больше меня использовать.
— Использовать для чего?
Что-то подсказывало мне, что он говорит не о сравнении сортов кофе. В животе началась изжога.
Его глаза сощурились и излучали такую ненависть, что я фактически отшатнулась.
— Если ты попытаешься не дать мне уйти, я убью тебя.
— Ладно, ладно. — Я подняла свои руки, надеясь показать, что сдаюсь. Что-то в его глазах заставляло поверить в его намерения. Вместо того чтобы быть обеспокоенной, хотя тоненький голосок благоразумия на задворках мозга кричал, что надо бы, я была заинтригована. Это был мой отец. Подружиться и влиять на людей так, что они угрожают убийством. Рада, что такая не только я. — Почему бы тебе не начать с рассказа о том, кто, как ты думаешь, мой отец на самом деле?
— Этот человек — Дьявол Деназена.
— Да. Дьявол. Уловила это раньше. Но мой отец — просто адвокат. Знаю, это само по себе делает его своего рода придурком, но...
— Нет. Этот человек — убийца.
Челюсть упала на пол. Забудьте про яйца, у этого парня булыжники.
— Убийца?
Негнущимися руками Кайл начал снова щелкать пальцами, как он делал это у ручья. Указательным, средним, безымянным и мизинцем. Снова и снова. Тихим голосом он сказал:
— Я наблюдал, как он отдал приказ удалить маленького ребенка три дня назад. Это не то, что делает адвокат, верно?
Удалить? Какого черта, как предполагается, это означает? Я собиралась выпалить другой рад вопросов, но раздался шум снаружи. Машина. На подъездной дорожке.
Машина отца.
Кайл, должно быть, тоже это услышал, потому что его глаза расширились. Он перепрыгнул через диван и приземлился около меня в тот момент, как ключи отца звенели в замке парадной двери, и поворачивалась ручка. Эта чертова штука никогда не заедала у него.
Он зашел домой и закрыл за собой дверь. Глаза сфокусировались на мне, он произнес:
— Дэнзи, отойди от мальчика.
Ни эмоций, ни удивления. Только холодный, плоский тон, который он использовал, когда говорил со мной обо всем от хлеба до освобождения от школы.
Обычно это опечаливало меня, факт, что его карьера, кажется, высосала из него всю душу, но я с этим покончила. На данный момент легче было сойти с ума. Попытаться получить от него любую реакцию стало моей единственной целью в жизни.
Кайл подошел ближе. Сначала сумасшедшая часть моего мозга решила, что это означает, будто он хочет защитить меня от моего отца. Это как-никак имело смысл. Согласно ему, отец — зло, а я та, кто прикрыл его спину у ручья, та, которая дала ему свою обувь и лгала тем людям, я была другом.
Но тут Кайл заговорил; его угрожающие слова были произнесены холодным, резким тоном, который перечеркнул мою безумную теорию.
— Если ты не отойдешь в сторону и не дашь мне уйти, я убью ее.
Своего рода другом.
Несмотря на угрозу Кайла, отец остался в дверном проеме, блокируя ему путь.
— Дэзни, я собираюсь сказать это в последний раз. Отойди от мальчика.
Все, что Кайл сказал о моем отце, пронеслось, пролетело в моей голове, как плохое путешествие, бурля в животе подобно прокисшему молоку.