— Ну, вот вы, Михаил Александрович, и дома. Знакомьтесь — ваши хозяева Елена Петровна и Антон Михайлович Крыловы. Антон Михайлович работает в железнодорожных мастерских. Большевик.
Хозяин подошел к жене:
— Лена, пока я покажу Михаилу Александровичу, где он будет жить, ты собрала бы нам чего-нибудь поесть. А?
И, не дожидаясь ответа, зашаркал валенками по полу, направляясь к выходу. Алимов и Михайлов пошли следом. Они снова пересекли кухню, и Антон Михайлович открыл дверь в небольшую комнатку. Хозяева, видно, готовились к приходу гостя: пол был чисто вымыт, небольшой стол накрыт льняной скатертью, в углу стояла аккуратно застеленная кровать. На тумбочке у кровати горела лампа-трехлинейка.
— Это ваша комната.
Михайлову жилье понравилось. Он сразу же заметил задернутую шторой еще одну дверь.
— Это выход в сад?
— Да. Ключ в двери, — ответил хозяин и добавил: — Думаю, вам не придется этим ходом пользоваться — жандармы и полиция в нашем районе бывают редко. Ну ладно, раздевайтесь и приходите ужинать.
Алимов тут же ответил:
— Я есть не буду, надо спешить, как бы на патруль не нарваться.
Он пожал руки Михайлову и хозяину и сразу же ушел. Крылов последовал за ним, чтобы запереть калитку и дверь. Михаил Александрович снял шинель, фуражку, повесил их на гвоздь, вбитый в стену около печки, и, положив на стул чемодан, открыл его. Достал банку консервов, буханку хлеба и направился в комнату хозяев. На столе уже дымилась в глиняной миске картошка в «мундирах», искрилась кристалликами льда квашеная капуста, аппетитно выглядела и тарелка с солеными огурцами. Михайлов положил на стол хлеб и консервы:
— Прошу принять в пай.
Хозяин, показавшийся с первого взгляда несколько хмурым и неразговорчивым, неожиданно улыбнулся:
— Ну что вы, Михась Александрович! Мы со старухой пока не голодаем. Так что оставьте-ка это себе, пригодится.
Говорил он на смешанном русско-белорусском языке. Слово «Михась» прозвучало как-то мягко и тепло. Михайлов вспомнил, что дом он назвал хатой, а собачью конуру — будкой, и тоже улыбнулся:
— Скажете, и хлеба у вас вволю?
— С хлебом, вы угадали, туговато, — согласился хозяин. — Садитесь к столу. — Он взглянул на жену. — Петровна, может, ты по случаю встречи, знакомства налила бы нам по стопочке. Есть там у тебя вишневая.
Хозяйка с улыбкой покачала головой:
— Сегодня уж так и быть.
Она подошла к потемневшему, домашней работы буфету, достала небольшой графинчик и две маленькие стопки.
Мужчины выпили и принялись закусывать.
Михайлов даже не предполагал, что он так голоден. Не испытывая стеснения, сразу же стал есть. Хозяева, видно, в длительном ожидании гостя, тоже проголодались. За столом наступила тишина. Михайлов сидел напротив хозяина и теперь мог рассмотреть его вблизи. Лицо продолговатое, с впалыми щеками; небольшие, традиционные для рабочего человека его возраста усы. Глубоко сидящие голубые глаза смотрели спокойно и доброжелательно. На вид ему было под шестьдесят. Жена выглядела намного моложе. Она не суетилась, ненавязчиво подкладывала на тарелку гостю то картошку, то огурец и делала это так, что было неловко отказаться.
Чтобы нарушить затянувшееся молчание, Михайлов спросил:
— Так что, Антон Михайлович, слыхать у вас в мастерских?
— Работы прибавилось, а знающие дело рабочие — убывают. Работаем по двенадцать часов.
— Фронту паровозы ремонтируете?
— Не только: и вагоны, и орудия. Вчера даже бронепоезд из-под Могилева пригнали. Мужики говорят, будто он самого царя охраняет. Бока здорово помяты в каждом вагоне, есть и дыры от прямых попаданий. Паровозу тоже досталось. Не думаю, чтобы царя из пушек обстреливали.
— А как рабочие к войне относятся?
— Большинство за то, чтобы скорее она кончилась. Есть у нас солдаты, которые фронт прошли, а сейчас их, как бывших кадровых рабочих, к нам прислали. Вот они и есть самые лучшие агитаторы супротив войны.
— Много их?
— Солдат-то? Человек сорок. Офицеры злющие, как псы цепные, за каждую провинность, за каждое неосторожное слово — нередко обратно на фронт, под пули.
— А как сами рабочие настроены?
— Рабочие хотят мира и хлеба. В мастерских молодых мужиков раз, два и обчелся, пожилые в основном, а у всех семьи, всем есть надо. Нам вот со старухой еще терпимо — свой дом, огород, сад... А у других — ничего. Хлеба нет, люди голодают... Болезнь косит косой, никого не жалеет — ни старого, ни малого...