Несколько полицейских остановили Лазиму, чтобы посюсюкать с Кэд'икой. Тот расплакался, хотя и без особого энтузиазма, больше для того, чтобы показать неудовольствие и начал выворачиваться у Лазимы из рук.
— Всем хочется поиграть в дядюшек. — сказала она, пробившись сквозь хор охов и ахов. Она протянула ребенка Этейн, так словно ее нужно было убеждать взять его на руки. — Вот. Хочешь подержать?
Этейн уложила Кэд'ику на руки. Он тут же затих, и для нее внезапно перестало существовать все вокруг. Он пах родным, чистым и прекрасным. Полицейский за соседним столом поставил свой каф и подвинулся чтобы посюсюкать с ним, как это обычно делают люди рядом с младенцами. Этейн отерла каплю на подбородке ребенка, а тот зачарованно смотрел на офицера большими, темными глазами. Глазами Дармана.
— Кто тут такой красивый? Кто такой красивый мальчик? — Полицейский был здоровенным, квадратным мужиком, который, судя по виду, круглый день только и делал, что вышибал двери, но сейчас он стал самой сентиментальностью. Он взглянул на Этейн. — Вы совершенно естественно с ним смотритесь. — сказал он, не понимая, насколько точно попал этим замечанием. — И вы точно знаете какой — то секрет, как успокаивать детей.
— Джедайское влияние на разум. — с трудом улыбнувшись, ответила Этейн. Пора было перебираться в более уединенное место, прежде чем она начнет оговариваться. Хоть она и джедай, но все равно гормоны бурлили у нее вовсю, и все сильнее становились эмоции от разлуки с теми, кто был ей больше всего дорог. — По — моему, ему пора сменить пеленки. Пошли, Лазима. Позаботимся о насущном или Кэл будет ворчать, что мы совсем забросили его внука.
Квартира Лазимы — та, что купил Скирата, когда он освободил ее из лап хатта Квиббы, и подготавливал для всей команды базу подальше от казарм — была частью того же угрюмого пермакритового комплекса, в котором находился «Краггет». Выйдя через служебную дверь на кухню, Этейн могла попасть сюда через турболифт и один лестничный пролет. Жилище производило впечатление крепости, наверняка поэтому Скирата его и выбрал. Занимало оно целый этаж.
Лазима последовала за ней. За дверями открывалось огромное жилое помещение, которое раньше, наверное, было складом, а сейчас несло все признаки того, что здесь пытаются сосуществовать трое очень разных людей и маленький ребенок. Тут пахло готовкой, стиркой и освежителем воздуха. На более тонком уровне Сила сказала ей что Джусик побаивается, но более доволен жизнью, чем прежде, что Лазима не спит ночами, беспокоясь за Атина, и что Скирата… что в Скирате не было клубящейся тьмы, которую она почувствовала при первой встрече. В нем все так же оставалась бездна насилия и ярости, с ней соседствовали самозабвенные страсти, но был там и маленький островок спокойствия и удовлетворения, мягкости, которой она не ощущала раньше.
На столе высилась беспорядочная груда электронных схем и сервоприводов — должно быть, последний проект Джусика. Скирата старался не оставлять следов, как и подобало человеку, который полностью соответствовал кочевому стилю жизни мандалориан.
— Ты надолго? — спросила Лазима.
Этейн опустилась на ближайший стул и отпустила Кэд'ику, который заковылял по комнате, хватаясь за мебель. Потом он гулко плюхнулся на попу и захихикал.
— Два дня.
— Ох…
— Теперь я делаю старую работу Бард'ики. Два дня — это долгий отпуск, когда присматриваешь за группой коммандо. — Этейн внимательно присмотрелась к Кэд'ике и увидела что он заметно вырос. — Надо бы поспать, но не хочу попусту тратить время.
Контролировать почти пять сотен коммандо было невыполнимой задачей. Они были практически полностью самоуправляемыми, и лучшее, что она могла сделать, это раздавать им приказы, разбираться с их проблемами и запросами и навещать их на местах. Джедаев было слишком мало, чтобы их хватало на всех.
«И это одна из причин по которой ты остаешься…»
И все коммандо были разными. За исключением тех, кого учил Скирата — их культуры заметно варьировались от команды к команде, даже среди тех, кого учили Вэлон Вэу и Рав Брэлор, кто входил сейчас в круг ее нежданных друзей, и чей стиль она знала.
— Я рассказываю о тебе Кэд'ике. — неожиданно сказала Лазима. — Даже если он и не понимает. И я всегда говорю, что мама скоро придет и все такое. Никогда не знаешь что у них отложится.
Этейн подняла взгляд. Лазима была обычной симпатичной тви'лекой, юной женщиной с тяжелым прошлым, которой пользовались точно также безжалостно, как и клонами, с которыми она сдружилась. Теперь же она явно нервничала, словно чувствуя себя виноватой за то, что это она сидит с Кэд'икой.
— Все в порядке. — сказала Этейн. — Я тебе обязана. Это я во всем виновата. Без тебя бы… а так я знаю, что его любят и о нем заботятся.
— Я не пытаюсь занять твое место.
— Я об этом и не думала, а если и так — то не могу тебя за это винить.
Лазима несколько секунд смотрела на нее со слегка озадаченными видом. Она очень изменилась за прошедшее время. Она стала носить очень строгую, с высокими воротниками одежду — не обычные для большинства тви'лек скудные и плотно облегающие платья. Она словно бы говорила этим, что больше не станет подневольной танцовщицей в какой — нибудь занюханой хаттской кантине. Этейн решила, что будет напоминать себе про обычных девчонок — тви'лек всякий раз, когда ей придет в голову жаловаться на свою загнанную в строгие рамки жизнь.
— Кэл в нем души не чает. — проговорила Лазима, словно пытаясь тактично увести светскую беседу подальше от минного поля темы неизвестно где пропадающих родителей. — Он отлично ладит с детьми. Просто не верится, верно? Мандалориане выглядят такими непрошибаемыми.
Скирата был воплощением идеала Мэндо — заботливый отец, преданный клану. Перед беззащитными детьми он таял.
— А Бард'ика?
— С удовольствием изображает дядю. Он играет с Кэд'икой в разные маленькие игры при помощи Силы, так что тот привыкает к своим способностям.
— Правда? — Этейн это встревожило, но в этом был резон — ребенка следовало учить Силе точно так же как и ходить. Но он должен был научиться не только использовать свои способности но и скрывать их. — Мне надо будет с ним поговорить…
Судя по виду, Лазима уже жалела что сказала об этом, и сменила тему.
— Он замечательный ребенок. Плачет редко, всем улыбается. Кэл говорил что он вылитый Дарман в его возрасте.
«А я все это пропускаю. Я не вижу как он растет.»
Этейн едва ли была первой матерью, кого долг разлучил с ребенком. Это было именно тем что, не полагалось прочувствовать джедаю, и теперь она понимала запрет на привязанности лучше, чем когда — либо. Это было жесткое правило, ее беспокоило, что джедаи растят других джедаев в бесконечном, бездушном цикле отстраненной, холодной безразличности — но за это время она осознала, насколько разрушительным может быть существование того, чье благополучие так много значит для тебя, что оно может влиять на твои суждения.
«Но если мы этого не знаем… как мы можем судить тех, кто не владеет Силой? Как мы можем понять, почему они делают то, что они делают?»
Этейн хотела бы знать что, в конце концов, подавление эмоций сделает с джедаями.
Она пристроила Кэд'ику на коленях, но он, похоже, неплохо сидел и сам. Она понимала что просто не привыкла это делать, и что она должна научиться. Кэд'ика повернул голову и с искренним любопытством уставился ей в лицо, потом улыбнулся и сказал что — то похожее на «Ка! Ла!» Это были не совсем слова, но Этейн вскрикнула от радости и неожиданности. Ребенок, напуганный ее реакцией, посмотрел на нее широко открытыми глазами.
— Он говорит. — проворковала она. — Умный Кэд'ика! Кто у мамы умный мальчик? Скажи «ма — ма». Можешь сказать «ма — ма»?