С а в и н к о в. Я благодарю вас от ее имени!
П л е х а н о в. Но… Но в России сегодня есть правительство?
С а в и н к о в. Вы возглавите настоящее правительство, как только это так называемое «советское правительство» будет свергнуто, что произойдет в ближайшие дни, если не часы! Европейская пресса единодушно и убежденно предсказывает самые близкие сроки…
П л е х а н о в (перебивая). От чьего имени это лестное предложение, Борис Викторович? Кто был бы за мной, в случае моего согласия?
С а в и н к о в. Пока я не могу назвать вам эти имена, вы должны понять…
П л е х а н о в. Что за конспирации!.. (Вдруг.) Что, если я сам их назову?
С а в и н к о в. Это меняет дело.
П л е х а н о в. Некоторых, во всяком случае… Генерал Алексеев? Адмирал Колчак? Родзянко? Пуришкевич? Можете мне не отвечать, пойму сам. Они ведь уже были у меня… Тоже с визитами! (Помолчав.) Однако… Однако! Только теперь мне становится ясен истинный смысл тех посещений…
С а в и н к о в. Вы… колеблетесь?
П л е х а н о в. Борис Викторович, я сорок лет своей жизни отдал пролетариату, и не я его буду расстреливать…
С а в и н к о в (перебивая). Тогда они сами вас расстреляют! При следующем обыске или аресте! Те самые, которым вы отдали эти сорок лет!
П л е х а н о в. Может быть, но я все равно не буду их расстреливать. И вам не советую этого делать.
С а в и н к о в. Я решительно отказываюсь вас понимать!
П л е х а н о в. Зальете кровью Россию-матушку, каяться потом будете… Ведь вы — старый революционер, герой… Почти цареубийца!..
С а в и н к о в. Не трогайте, это святое, а кругом грязь, прах… (После паузы.) Помню летнее утро. Петроград. Измайловский проспект. Пыльные камни. На мостовой распростертый Сазонов, раненый, со струйкой крови. И я стоял над ним. Рядом — разбитая карета Плеве, и пристав, с дрожащей челюстью, подходит ко мне, а у меня в руках револьвер. И помню я Москву и Кремль. Была зима, шел снег. Я целую в губы Каляева, а через две минуты раздается взрыв, и великий князь Сергей убит. И помню я далекий Глазго. Русский корабль «Рюрик». И я обдумываю, где спрячусь в трюме. И будет царский смотр на «Рюрике», и будет взрыв. Взрыва не было, потому, что был Азеф… (После новой паузы, меняя тон.) А эти… они снова явятся, Георгий Валентинович! Если, конечно, успеют…
П л е х а н о в. Если успеют: должна прибыть охрана из Питера. От военно-революционного комитета. Так мне передали.
С а в и н к о в. Караул.
П л е х а н о в. Охрана.
С а в и н к о в. Часовых у ваших дверей выставят.
П л е х а н о в. Охрану. По личному распоряжению председателя Совета народных комиссаров. Так мне передали.
С а в и н к о в. Председателя «Совета народных комиссаров»!..
П л е х а н о в. Председателя Совета народных комиссаров.
С а в и н к о в. Ульянова!..
П л е х а н о в. Ленина.
С а в и н к о в. Парадокс истории!.. Я ведь, как вы знаете, начинал социал-демократом, пропагандистом в его санкт-петербургском «Союзе борьбы», арестован был, сослан… Он даже назвал замечательной по своей «правдивости и живости» одну из моих статей тех лет о питерских рабочих, цитирует ее многократно в своей программной брошюре «Что делать?». И вот Ульянов-Ленин российский премьер… Он? Не — вы? Где историческая справедливость? Не вы, проложивший марксизму столбовую дорогу в Россию? Не вы, основатель движения, ученик Маркса, друг Энгельса?..
П л е х а н о в (перебивая). Я не пойду против Ленина.
С а в и н к о в. Это… ошибка!
П л е х а н о в. Я не пойду против Ленина.
С а в и н к о в. Это… трагедия! Разве не вы, совсем недавно, вновь напомнили всем шекспировское: «Желающий получить пшеничный пирог должен подождать, чтобы смололи муку»?..
П л е х а н о в. Я и сейчас думаю, что русская история еще не смолола той муки, из которой будет со временем испечен пшеничный пирог социализма… но против Ленина я не пойду.
С а в и н к о в. Я напрасно пришел, Георгий Валентинович.
П л е х а н о в. Напротив, я благодарен вам за этот визит. Именно благодаря вам, вашему… предложению я и принимаю это свое решение.
С а в и н к о в. Ваше имя будет предано забвению… Или — проклятию? Через два-три дня, две-три недели большевизм будет сметен с лица земли русской, и тогда…
П л е х а н о в (качая головой). Большевики — это надолго… Может быть, навсегда… Говорите, знаете Ленина? Не заблуждайтесь!.. Кто его знает, как я? В наше время Керенских, — этой Сары Бернар политической сцены, у которой, кроме нервного голоса, способного исторгать сентиментальные восторги у публики, и не было иного таланта, — в эту нашу эпоху засилья псевдореволюционеров и фразеров, обывателей в жизни и политике, — эта цельная натура Ленина. Самая цельная, самая смелая и последовательная из всех, что я знаю и знал за свою долгую жизнь… Да, он непоколебим и неумолим в своих политических требованиях. Да, джентльменства, пожалуй, в нем нет… Но эта его убежденность, эта фанатичная целеустремленность, эта железная логика, несокрушимая энергия и воля… Ленин напоминает мне титанов Великой Французской революции, чье дело Европа делает и доделывает уже полтора века. Как все это не признать за ним? Если быть честными с самими собой?.. С первого дня, с первого часа своего возвращения в Россию, он, как пущенная стрела, проникая все препятствия и преграды, неостановимо движется к своей цели. Вспомните, тогда, полгода назад, в апреле, когда мы возвращались, — кто, кроме горстки его фанатически преданных приверженцев, воспринял его знаменитый тезис о власти Советов? Социалистическом переустройстве? Сегодня за ним — Россия…