«Давно пора убрать этих пердунов, этих великовозрастных «вундеркиндов», – рассуждал он, со злорадством вспоминая знакомые ему имена и лица. – Пусть хлынет очистительный ливень, вслед за которым моя карьера пойдет в рост, как растет травинка после теплого весеннего дождика». Он улыбнулся в предвкушении будущих званий, премий, наград, но тут же подавил эту внезапно возникшую улыбку. Ведь ничего этого может не быть, если сегодняшний руководитель партии простоит у руля еще год-другой-третий. В этом случае и пребывание на свободе можно будет почитать за счастье – ведь общеизвестно, что нет таких тайных дел, которые не становились бы явными, если за них хорошенько взяться. Да, седовласый прав: он хоть и не сказал этого напрямую, но общая тенденция, вектор его мыслей чувствовался, и генерал не мог с ним не согласиться.
Генсек все же должен уйти. Сам или… – даже в мыслях генерал боялся договаривать все до конца. – …Уйти… а на его место мы посадим, посадим…» Прокофий Иванович попытался подобрать всеобъемлющее слово, чтобы охарактеризовать нужного ему Генсека, но в памяти вертелось лишь что-то вроде покладистого, своего, но это было все не то. Он рассердился на себя, но, поглядев какое-то время в окно автомобиля, немного успокоился, тем более что за окном показались ворота его дачи. Проехав последние метры, машина скрипнула тормозами и остановилась.
Полуденное солнце нещадно жгло серые камни предгорий. Встречный бой, кипевший под его лучами, то стихал, то возобновлялся с новой силой. Рассредоточившиеся за камнями разведчики вели почти непрерывный огонь по наседающим душманам. Время от времени какой-нибудь моджахед, выкрикивая «Аллах акбар», бросался вперед, подставляя грудь под пули. Но далеко не всегда свинец попадал в цель, и тогда духу удавалось, преодолев открытое пространство, проскочить до очередного укрытия. Текли минуты, цепь, окружившая горстку советских солдат, сжималась все сильнее, образуя опасное кольцо-петлю. Руководивший боем заместитель командира взвода сержант Виктор Бебишев выстрелил по мелькнувшему среди валунов душману, отпрянул назад, отполз немного в сторону и осторожно высунулся из-за камня. Его взгляд скользнул по окружающей местности, выхватывая то здесь, то там появляющиеся и исчезающие серые одежды наступающих. Летевший в их сторону свинец крошил камни, с рикошетным визгом разлетался в стороны, входил в податливую плоть. Несколько фигурок тряпичными куклами застыли на пышущей жаром земле, но напор со стороны наступающих не только не ослабевал, но с каждой минутой усиливался, а расстояние, разделяющее противников, непозволительно быстро сокращалось. Увиденное не радовало. Виктор чертыхнулся и пригнул голову; тотчас совсем рядом, кроша камни и рикошетом разлетаясь в разные стороны, затарабанили вражеские пули.
– Гадство! – выругался он и, отряхивая волосы от сыпанувшей на голову каменной крошки, как бы случайно коснулся пальцами ребристого бока «эфки». Затем, резко приподнявшись, высунулся из-за камня и, почти не целясь, выстрелил в одного из наступавших. Попал или не попал, Виктор не видел, так как, едва отпустив курок, юркнул под прикрытие валуна. Пули над головой засвистели чаще. Похоже, теперь его жизни одновременно домогались уже три-четыре духовских автоматчика. Тяжело дыша и чувствуя, как учащенно колотится сердце, Бебишев откатился в сторону и, приподнявшись на локте, короткой очередью срезал одного из стрелявших. Защелкавший по окружающим камням свинцовый град несколько запоздал. Виктор вжался в землю и, перебирая руками, поспешно отполз в сторону. Не поднимая головы, он посмотрел вправо-влево, но увидел только двоих ребят из своего взвода: рядового Батаева – весельчака и балагура, укрывшегося за большим расколотым пополам камнем, и залегшего чуть правее и ниже ефрейтора Сергея Омельченко – угрюмого долговязого блондина. Остальные бойцы рассредоточились довольно далеко друг от друга, и до Виктора доносился лишь треск автоматно-пулеметных выстрелов. Продолжая вжиматься в землю, он увидел, как Сергей юркнул за небольшой бугорок и поспешно принялся набивать патронами опустевший магазин.