Феньеш замолчал, потому что они подошли уже к Вермезе. Ветер как раз переменился и теперь дул не с севера, а с юга, он разогнал облака и принес с собой далекие весенние запахи. Устало попрощавшись с Марошффи, Феньеш скрылся на улице Дьердя Рата.
Марошффи поспешил домой. Войдя в квартиру, он потихоньку заглянул в комнату матери. Старая вдова крепко спала, лежа на спине, руки она словно для молитвы сложила на груди, а лицо ее при свете ночника казалось похожим на лицо мертвеца.
Альби на цыпочках прошел в свой кабинет и там на письменном столе увидел письмо.
Читать письмо Мари Шлерн было нелегко: видимо, она писала его в сильном нервном возбуждении, растягивая не только отдельные слова, но и целые фразы.
«Альби, дорогой, я была груба с тобой и слишком настойчива. Я полагала, что все будет совсем не так, и очень прошу тебя, чтобы ты простил меня.
Альби, милый, если ты вдруг все же передумаешь и вместе со своей матерью приедешь в Вену, то все между нами быстро переменится к лучшему. В Вене я остановлюсь у Загера, где тебе и сообщат мой адрес.
Скомкав, Марошффи бросил письмо в печку и тут же забыл о нем. Приготовив себе ванну, он долго лежал в воде, затем лег в постель и быстро заснул.
Утром он проснулся от грохота духового оркестра, который проходил под окнами дома. Быстро вскочив на ноги, Альби подбежал к окну и увидел, как за гремящим оркестром валит огромная толпа взбудораженных людей.
Кто-то, выглянув из окошка третьего этажа, громко выкрикнул:
— Куда вы идете?
И почти в тот же миг хор голосов ответил:
— К парламенту!
В первые дни после большого переворота Петер работал в наркомате внутренних дел, где так пригодились его знания немецкого и словацкого языков. Когда же возникла необходимость освежить и дополнить сведения управления военной разведки, Петер вместе со многими товарищами перешел в наркомат по военным делам, получив назначение в отдел, которым руководил Стоянович. Вместе с одной молодой и красивой девушкой Петер работал в группе Бертоти, капитана старой армии.
Скоро Бертоти полюбил обоих молодых людей, от его внимания не ускользнуло и то, что они душевно потянулись друг к другу. Никаких возражений против этого у него не было. Их взаимоотношения он считал сугубо личным делом, которое к тому же нисколько не мешало ни тому, ни другому безупречно выполнять свои служебные обязанности.
Возлюбленную Петера звали Юлией Ач. Родилась она в Трансильвании, в Марошвашорхейе. В Будапешт она переехала в последний год войны и работала на оружейном заводе. Юлия превосходно говорила по-румынски. В наркомате по военным делам Петера хорошо знали, потому что он еще до этого, в период нелегальной работы, поддерживал связь со многими людьми, работающими теперь в наркомате.
При первой же встрече с Марошффи Петер представил ему девушку.
А встретив Марошффи через несколько дней, когда Петер основательно осмотрелся на новом месте, как он сам выразился, он поделился с ним своими первыми впечатлениями.
— Бертоти мне нравится, он, по-видимому, очень порядочный человек. Что же касается Стояновича, то этот мне как-то не очень пришелся по душе, и, быть может, только потому, что он слишком часто и подолгу шушукается с офицерами старой армии.
Марошффи поинтересовался, с кем именно.
— Ну, например, с Флейшакером, Хаутзингером, Кнаусом, Бельди, Доманицким, Лемберковичем, — ответил Петер. — Все эти люди очень отличаются от полковника Шрайнера, который и сам, как известно, вырос далеко не в рабочей среде.
Марошффи не понравилась подозрительность Петера.
— Браток, — сказал он Петеру, — люди со временем меняются. Вспомни-ка, в Бадене и я был милитаристом, побывав под Монте-Граппой, стал пацифистом, а под воздействием идей Каройи превратился в демократа. Было время, когда я верил Вильсону, его обнадеживающим обещаниям, а вот теперь, когда все немного прояснилось, я вместе со Штромфельдом и Томбором говорю: все в сторону, в первую очередь необходимо оказывать всяческую помощь диктатуре пролетариата, потому что только она со своей ориентацией на Восток может спасти нашу страну.
Слушая восторженную речь друга, Петер застенчиво улыбнулся и спокойно заметил, что, несмотря ни на что, опасность остается очень серьезная.
— Более того, — перебил его Марошффи. — Маловеры боятся, что тиски Антанты вот-вот сожмут их. — Обняв Петера, Альби по-дружески похлопал его по плечу. — Однако у нас еще есть время для того, чтобы прорваться на север! — с уверенностью проговорил он. — А если нам удастся соединиться с русской Красной Армией, тогда все будет хорошо!