— Моя госпожа, — подчеркнуто вежливо заговорил министр, — румынский генерал Панатеску угнал из Пешта несколько тысяч венгров. В этой связи начальник столичной полиции Маттяшовски и сеть его тайных агентов, да и многие агенты органов госбезопасности, сыграли на руку оккупантам. Разумеется, обвинять их за это вряд ли можно. В настоящее время румыны располагают двадцатью семью лагерями для перемещенных лиц, и все они один другого хуже. К сожалению, я не имею возможности установить, в каком из них содержится ваш муж. Однако, к нашему счастью, у румын процветает система взяток, с помощью которой мы, видимо, сможем кое-что сделать. Правда, необходимо спешить, так как в середине ноября, по-видимому, румынские войска отойдут назад, а до того момента они, безусловно, попытаются освободиться от многих своих узников. Кое-кого «унесет» эпидемия, другие погибнут «при попытке к бегству». Методы, к которым прибегают румыны, нам хорошо известны…
Прошло несколько томительных недель, а Эрике за это время удалось узнать только то, что фамилия Альби не фигурировала ни в одном из крупных лагерей для перемещенных лиц. Не оказалось его следов и во многих мелких лагерях. Информаторы Эрики опасались, что Марошффи мог попасть в одно из особых мест, которые находились в Дебрецене, Ньиредьхазе и Бекешчабе, откуда узников направляют на работы в Регату. Получилось как-то так, что никто не подумал о лагере, находившемся в Чепеле, где румынский генштаб устроил так называемый особый политический карантин для лиц, которые «очень много знали». Это был секретный лагерь, и к тому же самый страшный. Марошффи попал в него из-за мести, которой отплатили ему Эдит Алторяи и Шоймар Кристиан за то, что он отказался участвовать в организации контрреволюционной группы. И хотя не было никаких доказательств вины Марошффи, его все же не освобождали. До 14 ноября его держали в лагере в Чепеле и передали в руки правительства Фридриха только тогда, когда румынские войска начали отходить из Пешта.
Тогда-то Марошффи и попал в военную тюрьму на проспекте Маргит. Второго декабря Флейшакер побывал в этой тюрьме с целью инспекции, в тот момент он выступал под фамилией полковника Андорка. Ему стало жаль Марошффи, когда он увидел его.
— Дружище, я считаю несправедливым твое нахождение здесь и от души хочу тебе помочь, — сказал он, подойдя к Альби. — Ты талантливый офицер, мужественный солдат, и будет очень жаль, если ты пропадешь здесь. Стоит тебе сказать всего несколько слов, как тебя немедленно освободят. Согласись служить в новой национальной армии! Стоит тебе только заявить об этом, как я сразу же все сделаю для твоего освобождения. А от тебя всего-навсего потребуется подписать заявление, согласно которому ты никогда не был красным, ради отечества делал все возможное, а сейчас хочешь помочь делу национального возрождения. Так поступали и поступают все, кто служил на стороне Штромфельда. Твои старые знакомые все до одного продвинулись по служебной лестнице: Денешфаи, Карпати, Лемберкович, Футаки, Стоянович. Упорствует лишь один Штромфельд. Я же надеюсь, что ты не собираешься в этом отношении брать с него пример. Послушайся меня, и тогда тебе не нужно будет ничего опасаться, твоя безопасность и карьера будут обеспечены.
Однако Марошффи отверг предложение Андорки. Спустя несколько дней после этого разговора делу Марошффи был дан ход, о чем в газете «Пешти елет» была помещена небольшая заметка.
Делом Марошффи занимался военный прокурор Фрикк, который быстро провел расследование, забрав к себе в руки протоколы допросов, к нему же попал и дневник Альби в кожаном переплете.
Когда Марошффи впервые привели в кабинет прокурора, там было так жарко, что стены, казалось, готовы были рассыпаться от жары. Во дворе было туманно, два воробья клевали кусок хлеба, положенный кем-то на подоконник. Трусливые воробышки нет-нет да и поглядывали на оконное стекло и на тех, кого они видели за ним, считая их своими заядлыми врагами.