Эрика очень удивилась такому предостережению: ведь всего несколько дней назад Сударыня сама советовала обратиться к Денешфаи.
— Я не понимаю вас, милая мутти, — тихо возмутилась она. — Ведь мы встречались с ним только для того, чтобы все устроить для нашего Альби…
Сударыня понимающе улыбнулась:
— Конечно, поговорить с ним раз-другой надо, но не более. И не встречаться так часто. Я хочу предостеречь вас — ведь общение с Денешфаи может скомпрометировать любую женщину, если ее часто видят с ним вместе. Одна встреча, другая еще сойдут, но вот третья… О, тогда сплетни обретают крылья!.. Разве вы не знали об этом, моя дорогая?
Эрика лениво и равнодушно ответила:
— Меня нисколько не волнуют всякие кривотолки.
На это вдова довольно желчно заметила:
— Вы поступаете слишком опрометчиво, моя дорогая… Я хочу сказать, без всякого пристрастия… может быть, я иногда не очень четко формулирую свою мысль. Боже мой, у людей такие злые языки!.. Я сама, конечно, ничего страшного не нахожу в том, что вы, моя дорогая, по-прежнему будете там проводить время без меня. Господи, болезнь приковала меня к постели, я уже стара, а вы еще так молоды!.. Но вы переходите мост чаще, чем следует…
«Перейти мост» — этому выражению вдова придавала символический смысл, как это делали все коренные жители Буды. В данном случае под «мостом» вовсе не подразумевался Цепной мост или мост Маргит, по которым из Буды можно было попасть в Пешт. Здесь слово «мост» символизировало ту невидимую черту, переход через которую означал переход от будайского к пештскому образу жизни. Сударыня имела в виду не только сам ритм жизни, но и нравственные нормы, которые существенным образом отличались друг от друга. Именно на них и намекала она, когда, обращаясь к своей невестке, употребляла слово «мост».
Эрика знала об этом. Она поняла намек и внутренне содрогнулась… Эрика ненавидела всякое проявление ханжества и лицемерия, где бы она с ним ни сталкивалась: на проспекте Кристины или в Пеште… Она враждебно насупила брови, но промолчала.
Вдова, словно опомнившись, несколько сбавила свой резкий тон.
— Мне бы очень не хотелось, милочка, чтобы вы неправильно поняли меня, — произнесла она уже мягче. — Но все-таки я советовала бы вам больше не встречаться с Денешфаи. Предоставьте это дело вашему отцу, он все сделает сам, и достаточно тактично. Альби, конечно, необходимо во что бы то ни стало вернуть домой. Я с этим совершенно согласна. Теперь уже и меня стало сильно беспокоить его непонятное исчезновение и полное молчание. Если бы мы знали по крайней мере, где он сейчас находится.
Эрика улыбнулась:
— Успокойтесь, мама, Денешфаи непременно отыщет его.
Яркая красота невестки всегда вызывала беспокойство Сударыни. Она невольно сравнивала Эрику с теми библейскими женщинами, красоте и горячей крови которых мы обязаны своим падением. Каждый раз, когда подобные мысли приходили Сударыне в голову, она начинала опасаться за честь собственного сына. Ее подозрения подкреплялись еще и тем обстоятельством, что когда-то она сама потерпела поражение из-за Эрики, которую Альби взял в жены, ослушавшись мать, прочившую себе в невестки Мари Шлерн.
Мари была здоровой блондинкой, несколько широкобедрой, с белой кожей и голубыми глазами. Она была отлично сложена для того, чтобы рожать будущих отменных солдат и крупных торговцев. От нее у Сударыни были бы замечательные внуки (вдова упорно мечтала об этом), которые чтили бы обычаи предков с этой стороны Дуная, а не с той.
Вдова была умной и расчетливой женщиной, точнее говоря, большой реалистской, но в отношении Мари Шлерн она сильно ошибалась. Думая о богатстве Мари Шлерн, Сударыня совершенно забывала о ее хитрости, упуская из виду то чрезмерное искусство, с которым Мари умела жить без скандалов, непринужденно ведя образ жизни независимой, самостоятельной и весьма привлекательной женщины.
Сударыня и сейчас продолжала вынашивать свои «династические» планы, мечтая рано или поздно заполучить себе в невестки настоящую чистокровную арийку. Ведь прах покойного Шлерна хранился в склепе на кладбище на улице Черса, сам он происходил из семьи богатых будайских патрициев и принадлежал к тем мудрым ее представителям, которые приобретали верных и состоятельных жен из рейнских католических областей Германии, вливая тем самым в новую семью свежую кровь и огромное богатство.