—Я не согласен, Елизавета Серафимовна! — с места сказал пожилой физик. Вы приписали мальчишке все смертные грехи.
—Может, вы, Владимир Демидович, скажете о неизвестных мне достоинствах Углова?
— Непременно скажу, Елизавета Серафимовна!
— Товарищи, прошу не переговариваться, — вмешалась завуч. — Слово имеет инспектор районо Александра Михайловна.
— Я, как вы знаете, — тихо начала Александра Михайловна, — до районо работала в вашей школе. Зиновий Углов учился у меня с первого по четвертый класс. И то, что я тут услышала, меня поразило… Нет, товарищи, не просто поразило—потрясло! Зиновий Углов — и вдруг нечестный. Лживый. Драчун. А теперь еще, оказывается, и вор?! Это в моей голове не укладывается… Да вы знаете, как его называли всегда в классе? Его звали ласковым именем: Зиночка… И это было не просто уменьшительным от Зиновия, а признанием его порядочности, мягкости, постоянной доброжелательности. Как же могло произойти такое?..
В дверь учительской бочком протиснулась старушка швейцар, прошла к столу и передала записку. Завуч прочитала ее и, как только Александра Михайловна закончила свое выступление, объявила:
— Товарищи, мы работаем два часа. Кроме того, сейчас из райкома позвонила директор. Она будет здесь минут через десять и просит вопрос о шестом «б» и Углове не решать до ее прихода. Итак, объявляю перерыв на десять минут….
ЗИНОЧКА
ПРАЗДНИК В ДОМЕ УГЛОВЫХ
В День Победы, 9 мая 1955 года, в открытые настежь окна маленького деревянного домика на Очаковской из-за белых занавесок летели вдоль улицы то разудалые переборы баяна вперемежку с веселыми выкриками и дробным стуком каблуков, то задумчивые, тягучие песни про Дон-батюшку, волю-вольную и трудное, изменчивое казачье счастье. А то вдруг оборвется тоскливая мелодия, крякнет баян удивленно-радостно и грянет хлесткая фронтовая частушка.
Хозяин дома, бывший фронтовой разведчик, Иван Васильевич Углов, отмечал сразу два события. 2 мая жена Оля подарила ему сына. Подумать только! Сына, о котором он мечтал еще в окопах, и только теперь, спустя десять лет после войны, дождался.
Углов ходил сам не свой, смотрел на мир посветлевшими от удивления и счастья глазами. А вчера, едва он успел привезти из больницы домой жену с сыном, к дому подкатил нарочный и потребовал немедленно явиться в военкомат.
«Вот незадача! — огорченно думал Углов, трясясь в люльке военкомовского мотоцикла. — Зачем я понадобился?.. А вдруг снова военные сборы! Загонят месяца на три куда-нибудь в Среднюю Азию. А как же Оля? Ведь она еще не поправилась…»
— Вольно, товарищ гвардии сержант! Вы догадываетесь, зачем я вас вызвал? — спросил военком.
— Никак нет, товарищ подполковник!
— Орден вам прибыл. За что это, гвардеец?
— Не знаю, — удивился Углов. Он ожидал услышать что угодно, только не это. — Вроде бы не за что.
— Вот те на! — развел руками военком. — Может, Президиум Верховного Совета ошибся? Или вы не Углов?
—А что, товарищ подполковник, все может быть. Однофамильцы бывают… Вот у нас случай в полку был…
—Э-э, — прервал военком, — кончай эти байки. У нас в полку тоже были случаи. Но я не помню, чтобы у нас на фашистском танке па немцев в атаку ходили. Был такой случай?
—Был, товарищ подполковник, — улыбнулся Углов. — Это все капитан Николаев придумал. Я только подсоблял…
—Нет, товарищи, — обратился военком к окружившим; их офицерам военкомата, — что же это такое?! Прямо не гвардии сержант, а барышня. Ему золотой орден Славы первой степени прислали. Единственный в нашем районе кавалер всех трех степеней. Подумать только! А он: ошиблись… подсоблял… однофамильца приплел… — военком согнал с лица улыбку и приказал: — Сержант Углов. Доложите о бое под Гроссдорфом в апреле 1945 года. Молодым офицерам полезно послушать. Садитесь все, товарищи…
—Есть доложить! — щелкнул каблуками Углов…
Капитан Николаев… Свято хранил память о своем фронтовом друге и командире, погибшем в последний месяц войны, Иван Углов. И сына назвал его именем — Зиновий.
К пяти годам Зиночка знал уже все буквы, умел считать до двадцати. Мама с папой научили. Очень ему хотелось учиться. Но в школу все равно еще не примут. Говорят: подрасти надо. А вот с ростом-то у Зиночки и плохо. Одногодки ого как вытянулись! Все его обогнали. Мама сказала, это оттого, что он ест плохо. Стал он есть все подряд: и суп, и кашу, и кисель клюквенный. Даже добавки просил. И, правда, подрос… да только не туда, куда надо. Стал кругленьким, упругим, как мячик. А вверх — ни чуточки.
— Ничего, сынок, — утешала мама. — Придет время — ты еще всех обгонишь. Будешь большим, как папа.
А Зиночка с грустью думал: «Когда это будет?» Но грустил он редко. Характером пошел в маму: был веселым, уступчивым, ласковым. За это его любили на улице все, от взрослых людей до последней приблудной собаки и ободранной хромоногой кошки.
Вообще, с кошками и собаками, с воробьями и галками, со всем, что бегает, летает или ползает, Зиночка жил в ладу. Он мог часами наблюдать, как жук или муравей тащит громадную травинку. Убирал с его пути ветки, камни, чтобы работяга поскорее донес тяжелую ношу до своего жилья. Зимой он подкармливал голодных воробьев и галок. А синички так привыкли к нему, что каждое утро стучали в стекло носами и звали тоненько: «Пи-ить! Пи-ить! Синь! Синь!»
— Вот глупые, — смеялся Зиночка, — надо говорить: «Есть! Есть!» — и высыпал на дощечку под окном любимое кушанье синичек — жирные крошки от котлет.
А не бояться кошек и собак его научила мама.
— Они же умные, Зиночка. И добрые. Они понимают, что ты маленький, и никогда не тронут. Приласкай их, дай что-нибудь. И животные всегда помнят…