Наверное, многое в фургоне можно было сделать лучше. Но не за такое короткое время. И не такими силами. Вообще, еще вчера Анастасия Ивановна не верила в выполнимость плана Чекунова. Как можно всерьез рассчитывать прорваться через реку с ранеными? Тринадцать человек, не могущих двигаться самостоятельно и пятеро здоровых, из которых двое — женщины. На что они могут рассчитывать? Ведь прорыв не удался даже хорошо вооруженному отряду.
Однако Семен был уверен в себе и своем плане. Во всяком случае, так это выглядело внешне. А свои сомнения он не показывал. Как танк, вминающий на своем пути мелкий подлесок, красноармеец отметал в сторону все аргументы Сивакова, заряжая и его, и Фиру, и Шилина своей уверенностью. Даже раненые поверили, что еще не все потеряно. Обгоревший летчик Виктор Иванович отдал Семену свой планшет с картой, который не доверял даже Сивакову. Наверное, такова человеческая натура — верить в чудо до последнего, даже тогда, когда уже не остается никаких шансов.
А почему она сама поверила Чекунову? Ведь одни мысли о столь неудачно закончившейся попытке прорыва доставляли ей боль… Ее Алексей… Он остался там, в горящем танке… И жизнь кончилась, осталось только существование. Существование, которое в любой момент могло прерваться с приходом немцев. А ей уже было все равно. Вот только в чем виноваты раненые? И Сиваков. И Фира, что тянулась к ней, как к старшей… Наверное, именно поэтому, она пыталась отослать девушку с Чекуновым. Чтобы спасти хоть кого-то. И когда Семен и Фира вернулись назад с тягачом и прицепом, когда в их план поверил и Сиваков, она поняла, что сделает все, чтобы никто больше не погиб… И пусть гибель капитана Алексея Данилова и его отряда даст шанс на жизнь другим.
Гул мотора тягача неожиданно стих и прицеп остановился. Анастасия Ивановна насторожилась. Но Сиваков не проявил беспокойства, все так же вглядываясь в смотровое отверстие. Возле борта прицепа раздалось шлепанье шагов, и задний полог приподнялся. Показалась голова Андрея Шилина в глубоко нахлобученной пилотке: и полог ожилась. Но Сиваков не проявил беспокойства, все так же вглядываясь в смотольше не погиб
— Борис Алексеевич, мы подошли к шоссейке. Семен просил никому не вылезать. Сейчас разведаем дорогу и поедем дальше.
— Понял тебя, Андрей. Давайте осторожнее.
Шилин кивнул и брезентовый полог с шорохом опустился вниз. Снова прошлепали вдоль борта торопливые шаги. Потянулось гнетущее ожидание. Чтобы не поддаваться страху неизвестности, Анастасия Ивановна принялась помогать раненым. Кого-то напоила водой из чайника, кого-то устроила поудобнее. Глядя на нее, принялась за работу и Фира, позабыв про свое недомогание. Только военфельдшер все также неподвижно сидел на своем месте. Свет из отверстия падал на его лицо с ввалившимися щеками. Анастасия Ивановна обратила внимание, как сильно, до побелевших костяшек, Сиваков сжимает цевье винтовки. "Он тоже боится" — пришло понимание к санитарке. "Боится не за себя, а за всех нас. Поверив Семену, он взял часть ответственности за наши жизни на себя. И теперь старается не показать этот страх…" Ей стало жалко этого уже пожилого человека, столько сделавшего для всех них. Успокаивающим жестом Анастасия Ивановна положила руку ему на плечо. Сиваков покосился на санитарку, но ничего не сказал, только едва заметно кивнул. Медленное течение времени неожиданно было разорвано рокотом запущенного двигателя. И тут же прицеп рывком дернулся с места. Сиваков качнулся назад, но потом плотнее приник к отверстию. Что-то загремело, падая. Взвизгнула Фира.
Прицеп закачало на ухабах, заскрипели рессоры. Анастасия Ивановна, в блике света успела рассмотреть расширенные в испуге глаза девушки.
И началась гонка. Прицеп кренило то вправо, то влево. Звуковая какофония, состоявшая из лязга сцепки и гусениц, завывания мотора и какого-то треска, доносилась из-за тонкой брезентовой стенки. Людей внутри прицепа трясло как горошины в детской погремушке. Двигатель тягача завыл особо душераздирающе, и передняя часть прицепа стала задираться куда-то вверх, как если бы машина устремилась в небеса, посчитав себя самолетом. Анастасия Ивановна вцепилась руками в борт, плечом уперевшись в чье-то тело, съезжающее по настилу. Пол прицепа задрался еще выше, а затем рухнул вниз. Санитарку бросило вперед, ударив лицом о стойку. Рухнув, Анастасия Ивановна почувствовала, как под ней кто-то завозился, пытаясь выбраться наверх. На губах явственно появился солоноватый вкус крови.
Как только ей удалось отодвинуться в сторону от придавленного человека, прицеп ухнул вниз. Да так, что на мгновение все находящееся внутри зависло в состоянии невесомости. Затем сила тяжести вернулась в удвоенном размере, и санитарку снова основательно приложило обо что-то твердое.
Под колесами прицепа трещало и ломалось, нецензурные проклятия смешивались с хлесткими ударами по брезенту. Пол плясал и раскачивался под ногами. На ощупь, Анастасия Ивановна обнаружила лежащую на полу винтовку. А где же Сиваков? Но понять, в темноте, кто, где находится, было невозможно. Наверху стонали, внизу матерились, а прицеп несся дальше, и казалось, что вот-вот разлетятся в разные стороны колеса, доски и люди.
Данилова приподнялась на коленях, используя винтовку как подпорку, попыталась рассмотреть хоть что-то в лязгающем, хлопающем и скрипящем полумраке. Напротив нее Фира, расклинившись между стоек, пыталась удержать от сползания с нар сразу двоих человек. Пока ей это удавалось. Но где же все-таки Сиваков?
Снаружи донесся раскатистый хлопок, затем еще один. Однако движение не прекратилось. Еще один раскатистый хлопок, и мотор тягача, взревев, смолкает. Прицеп по инерции еще катится, затем накатывается на тягач и рывком останавливается. Снаружи слышен лязг открываемых люков, какие-то шлепки.
"Что происходит? Немцы? Машина подбита? Почему не командует Сиваков? А что мне команды — винтовка то, вот она. А в ней пятнадцать патронов. Пускай попробуют взять…"
Крепко сжимая в руках оружие, Анастасия Ивановна протискивается мимо Фиры к заднему борту. Когда-то, в кажущееся теперь таким далеким довоенное время, как всякая уважающая себя жена командира РККА, она не раз бывала на полковом стрельбище. Стреляла из "Нагана", из "трехлинейки", пробовала и пулемет "Максим". Доводилось держать в руках и "автомат" АВС-36. И сейчас, большой палец правой руки сам нащупывает флажок предохранителя.
Стволом винтовки Анастасия Ивановна отодвигает край полога — никого не видно. Теперь — спуститься вниз и осторожно выглянуть за угол кузов. Под ногами хлюпает грязь. Дождевая вода стекает по брезенту фургона. Аккуратно, очень аккуратно, нужно выглянуть. Палец прижался к металлу спускового крючка. Чуть дожать, выбрать несколько миллиметров свободного хода, и винтовка плюнет огнем. А потом, еще и еще — пока не кончатся патроны в магазине. Хотя вряд ли она успеет расстрелять все. Пусть. Разом отомстить за все те дни страха и ожидания, проведенные в бараках. Когда смотришь на беспомощных людей, которых чудом удалось отвоевать у смерти, и понимаешь, что сейчас могут шагнуть в дверь фигуры в мышастой форме, и ты не сможешь ничего сделать. Только закрыть раненых своим телом, отсрочив смерть на долю секунды. Но сейчас в ее руках есть винтовка и можно подороже продать свою жизнь. Она больше не боится, пусть теперь боятся эти, мышастые.
Шаг вперед и…
Цилиндрический набалдашник пламегасителя упирается прямо в мокрую шинель Андрея. Тот резко делает шаг назад, уворачиваясь от дула оружия. Растерянно смотрит на санитарку: