Когда глаза заболели от зверского напряжения, а мушка стала размазываться и терять свои очертания, Андрей медленно отнял винтовку от плеча. Сердце бухало в груди, каучуковым мячиком ударяясь в ребра. Руки затряслись, и красноармеец убрал сведенный судорогой палец от спускового крючка. Только теперь он почувствовал, что стоит коленом на остром сучке, торчащем из настила гати, а в сапоги давно затекла торфяная жижа.
Когда Андрей вылез из под прицепа и распрямился, жизнь показалась ему необыкновенно приятной штукой. Даже торфяная жижа на шароварах и гимнастерке не могла испортить настроения. Что грязь? Высохнет и отвалится.
А ведь он все же продержался и не побежал. И не струсил совсем. Ну, почти… Даже когда самолет шел прямо на него. Интересно, а как себя чувствовал Семка?
Шилин посмотрел в сторону тягача: из рубки уже вылезал Семен. Отвернувшись, Андрей вдохнул воздух, отдающий болотной гнилью: "Хорошо то как!" Удар в плечо придал его мыслям другое направление. Красноармеец удивленно вытаращился на чем-то разъяренного Семена:
— Ты что, сдурел что ли? Чего дерешься?
Чекунов пихнул его к тягачу:
— Быстрее, садись! Сейчас поедем!
Сам же метнулся к прицепу и о чем-то заговорил с высунувшимся Сиваковым. Андрей пожал плечами и направился к своему месту на "Комсомольце". Мимо снова пробежал Чекунов:
— Быстрее, твою мать! Чего еле шевелишься?
Этого Андрей уже стерпеть не смог:
— Семка, ты чего бесишься? Улетел уже фашист, не бойся. Или испугался?
Чекунов, уже опустивший ноги в проем люка, остановился и нехорошо оскалился:
— Улетел, говоришь? А ты думаешь, летчик на "костыле" слепой и нас не заметил? Он стрелять то не стал, чтобы не спугнуть. Но по радио кому надо уже сообщил, можешь не сомневаться! Ты предлагаешь остаться и посмотреть — кто прилетит по нашу душу?
Сплюнув, Чекунов исчез в люке. Тягач взревел мотором и дернулся вперед. На скамейку Андрей прыгал уже на ходу.
До самой опушки Шилин крутил головой по сторонам так, что даже шея заболела. Но небо осталось чистым. От самолетов, во всяком случае. Облака же потихоньку скучивались и наливались неприятной синевой, обещая скорый дождь.
И все же, Андрей облегченно вздохнул, когда тягач нырнул под кроны деревьев образующих лесную опушку. "Фухх. Не прилетели, сволочи! Или, ошибся Семка? Может, зря панику нагнал?" Этот "костыль", как его назвал Семен, похоже, был разведчиком. Меткое прозвище, кстати, — "костыль" он, костыль и есть. Вон как колеса несуразно торчали…
Тягач тем временем продолжал ползти по колеям заброшенной дороги. Когда-то она видимо была хорошо наезжена, но после того как гать оказалась притоплена, дорогу забросили. Так что "Комсомолец" двигался легко, волоча за собой прицеп. Разве что Андрею приходилось пригибаться за рубкой машины, когда тягач расталкивал ветви кустов, в отдельных местах полностью перекрывающих дорогу. При этом красноармейца щедро осыпало капелью дождя с потревоженной листвы. Конечно же, промокшая шинель не добавляла комфорта, но пока это было терпимо.
Андрей поднял воротник шинели и поерзав, поудобнее пристроился на узком диванчике. Мысли его снова обратились к Чекунову: "Вот Семену там не холодно. Он же рычаги ворочает, наверно согрелся". Вот подумал так и сам понял, что глупость сморозил. Нахрен, такой сугрев. Это же сдохнуть можно — с утра без перерыва рычаги дергать. А ведь Семка тоже не двужильный. И наверняка устал. Может, предложить подменить его? Только ведь не согласится…
Будто отвечая на его мысли тягач, взревел мотором и начал заваливаться в правый кювет, опасно накреняясь. Андрей судорожно схватился за поручень сиденья, но тут мотор "Комсомольца" неожиданно заглох, звякнув напоследок поршневыми пальцами.
Бросив винтовку на сиденье, Андрей попытался заглянуть внутрь рубки. Однако откинутая назад крышка люка не дала ему это сделать. Выматерившись, Шилин спрыгнул с машины и обежав тягач залез на рубку сбоку. В темноте броневой коробки было видно, что водитель уткнулся шлемом в лобовой лист. Андрей попытался растормошить его:
— Семен, ты чего это? Семка! Семка! Ты меня слышишь?
От прицепа подбежала обеспокоенная остановкой Фира, подошла Анастасия Ивановна. В три пары рук они достали через узкий проем тяжелое тело с мотающейся как у неживого головой. Уложили у гусеницы. Фира убежала к прицепу за какими-то медицинскими принадлежностями. Анастасия Ивановна, осмотрев Семена, облегченно вздохнула:
— Спит он просто. Укатало его это управление. У нас в дивизии, тоже бывало, механики-водители сознание на маршах теряли. Нагрузка то большая, а обзорность через люки — плохая. Так их бедных и укачивало…
Андрей недоверчиво перевел взгляд с санитарки на друга. Семен лежал вытянувшись. Шлем съехал назад, открыв потные волосы. Поперек лба пролегла подсыхающая царапина. Вот тебе и двужильный Семка. Значит, и его силы имеют предел.
От прицепа вернулась Фира с каким-то бутыльком. Подошел и Сиваков.
Дольская раскупорила флакон. Разнесся резкий запах, заставивший Андрея поморщиться:
— Это что за гадость?
— Нашатырь. Маленько осталось. Сейчас дам понюхать и очнется.
Озаренный новой мыслью Андрей перехватил ее руку:
— Не надо! Анастасия Ивановна говорит, что он просто спит.
Услышав свое имя, санитарка распрямилась, отводя рукой волосы с лица:
— Да спит, спит он! Умотался парень! И кончайте вы меня по имени-отчеству крестить. Называйте Настасьей, так проще будет.
— Хорошо Ана…, ээ Настасья — поторопился согласиться Андрей. — Давайте Семку в фургон отнесем, ему нужно отдохнуть.
— А кто же нас повезет? — Фира недоуменно переводила взгляд с лежащего Чекунова на Андрея.
— Я сам машину поведу. — для большей убедительности Андрей даже сделал шаг к стоящему Сивакову. Тот испытующе посмотрел на красноармейца:
— А справишься?
— Справлюсь. — Андрей не отвел взгляда. — Должен…
— Хорошо. — Сиваков озабоченно посмотрел вдоль дороги. — Семен говорил, что через три километра на карте обозначено какое-то строение. Возможно, дом лесника. Он хотел доехать туда засветло.
— Я понял. Товарищ военфельдшер, разрешите, Фира со мной на тягаче поедет, чтобы за ходовкой последить?
Сиваков повернулся к Дольской:
— Ты как, сможешь? А то, давай я послежу.
— Не надо. — мотнула головой девушка. — Вы, Борис Алексеевич, с одной рукой стрелять не сможете. Я уже знаю что делать. Только дайте вместо автомата карабин Семена. Мне с ним проще. И еще, пусть Андрей поможет Семена до прицепа донести. Мы сами его на борт не поднимем.
— Дожили. — хмыкнул Сиваков. — Теперь девушки меня защищать будут. Совсем плохой, я стал, видать. Ладно, Андрей, давайте Семена в фургон затащим. Я тоже помогу…
Через несколько минут, когда Чекунова устроили на полу прицепа, Андрей и Фира вернулись к тягачу. Нагнувшись, Шилин поднял с земли танкошлем. Провел пальцами по мокрой от пота подкладке. Поморщившись, натянул его на голову вместо своей пилотки. Обернулся к девушке и с залихватской бравадой, призванной замаскировать некоторую неуверенность в голосе, произнес:
— Ну что, поехали?!
Семена разбудило лязганье металла и резкие рывки, бросавшие его тело из стороны в сторону. Открыв глаза, он какое-то время непонимающе рассматривал колышущийся над головой брезентовый тент. Повернув голову, Чекунов, наконец, сообразил, что лежит в фургоне, в проходе между нарами. Слева и справа, на своих лежаках располагались раненые. Голова же Семена лежала на чем-то мягком. Двигаться совершенно не хотелось. Все тело было налито какой-то свинцовой тяжестью.
Так, похоже, с ним что-то случилось. Смутно вспомнилось, как картинка в смотровом люке стала расплываться и исчезать… И сфокусировать глаза уже никак не удавалось…