Наверное, именно поэтому Семен заметил тело лежащее на мху издалека. Точнее сначала он принял его за кучу выброшенного тряпья. Но осторожность тут же заставила его остановиться и присесть за ближайший куст. Затем боец, все так же пригнувшись, обошел обнаруженный предмет по дуге, вслушиваясь в обманчивую тишину леса. И это дало результат. Чуть в стороне Семен увидел еще одно тело. И еще одно, а затем сразу несколько. Выждав несколько мгновений и убедившись, что противника не видно, боец двинулся к телам.
Два лейтенанта, старший лейтенант, младший лейтенант и три красноармейца остались лежать там, где их настигла вражеская пуля. Для старшины Чекунова вся эта история читалась как открытая книга.
Окруженцы двигались по тропе, желая выйти на просеку. И напоролись на немецкую засаду. Бой был скоротечным. Застигнутые врасплох на открытом месте, бойцы даже не успели открыть ответного огня. Только один красноармеец, видимо успел метнуться в сторону и выхватить гранату, прежде чем смерть настигла и его. Взведенная РГД-33 так и осталась лежать во мху, поблескивая заводской краской. Судя по запекшейся крови, погибли окруженцы не менее суток назад.
Метрах в семидесяти обнаружилась и позиция немецкого пулеметчика с россыпью блестящих гильз. Магазин от чешского пулемета валялся здесь же. Подняв его, красноармеец обнаружил, что в рожке сломана пружина подавателя. Наверно, потому его и бросили. После стычки немцы собрали оружие убитых, распотрошили вещмешки и, видимо, не найдя ничего интересного, ушли. Семен подошел к телу старшего лейтенанта, уткнувшегося лицом в рукав своей шинели. Фуражка с черным околышем откатилась в сторону. Аккуратно перевернув тело, он увидел, что немцы нашли не все оружие. В руке старлея был зажат пистолет. Посмотрев на лицо погибшего, в котором читалось только безмерное удивление, Семен тяжело вздохнул: "Извини парень, но пистолет я у тебя заберу. Мне он нужнее".
Оружие оказалось какой-то неизвестной модели, видно — трофейное. Но магазин был полон, а в кармашке, нашитом на кобуру, обнаружился и запасной. Красноармеец выщелкнул один патрон на ладонь: "Странный какой-то. Не парабеллум, не маузер, а черти что". Конечно Семен предпочел бы что-то более привычное — ТТ или Наган, но остальные кобуры были пусты и добычей Чекунова стали только несколько винтовочных обойм и россыпь револьверных патронов. Ссыпав патроны в карман, красноармеец нагнулся к развязанному вещмешку, когда металлический звук со стороны просеки заставил его замереть на месте. С тем, чтобы в следующее мгновение метнуться в ближайшие кусты. Звук повторился, а затем легкий ветерок донес и чужую речь.
Семен понял, что немцы возвращаются на место своей удачной засады.
Быстро, но при этом, стараясь не хрустнуть лишний раз веткой, Чекунов уходил к реке. А сзади оставались лежать не похороненными бойцы его Армии. Звук чужих голосов еще бился в ушах Семена. Да, это были еще непуганые немцы, образца 41-го года. Самоуверенность и презрение к "Иванам" пока позволяло им свободно ходить по чужой земле. И не знали они еще страшные слова: "Сталинград" и "Курск".
Что могли противопоставить разрозненные группки голодных окруженцев хорошо вооруженным пехотным частям? Если первая волна выходивших из окружения еще была организованной и прорывалась с боем, уничтожая немецкие патрули, то теперь шли бойцы отставшие от своих частей.
Задумавшись, Семен неудачно поставил ногу, и громкий треск ломающейся под подошвой ботинка ветки, разорвал лесную тишину. И тут же раздался хлесткий выстрел немецкой винтовки. Загомонили возбужденно и неразборчиво. А следом загремел и пулемет, короткими очередями прочесывая лес.
"Твою ж дивизию!!! Растуды ее в качель!!! Пень трухлявый! Куда смотрел? Не в магазин же за поллитрой снарядился…" — костеря себя последними словами Семен, пригнувшись, перебегал от дерева к дереву. Хоть пулемет и лупил в белый свет как в копеечку, но шанс поймать шальную пулю был. Редкий лес позволял отдельным пулям разлетаться на большое расстояние. Казалось бы давно и прочно забытый звук посвистывающей над головой смерти ощутимо давил на нервы. Это было понятно бойцу, такое уже было. Однажды, выйдя из госпиталя после четырехмесячной отлежки, тоже пришлось привыкать к войне заново. А тут срок то куда как больше будет!
Добежав до реки Чекунов, на ходу снял шинель и подняв ее над головой вместе с карабином и подсумками, вошел в воду. Переодеваться на берегу, означало дождаться на свою голову возможную погоню. А Семен рисковать не хотел. Слишком многое стояло на кону.
Не обращая внимания на холод, быстро преодолел брод. Затем, пачкая сырую одежду песком, красноармеец вскарабкался на откос берега и нырнул в лес. И только отбежав от реки метров на сто, он позволил себе остановиться, отжать одежду и переодеться. Влажная форма липла к телу и, чтобы согреться, Семен прибавил шагу…
Торопливо шагая по узкой дороге, красноармеец продолжал костерить себя последними словами: "Сходил на разведку? Нашел дорогу? Да ведь теперь немцы на уши встанут! И даже если у брода ночью засады не будет, то уж на пересечении просеки с дорогой — точно ждать будут… Не пройти здесь. Никак не пройти. Услышат издалека и расстреляют машину в упор.
А немцы здесь не в первый раз сидят. Зря я себя ругаю. Слишком уж место приметное. Гансы, вояки опытные — сообразят, где легче окруженцев ловить. Глупый противник — только в кино бывает. Но и переоценивать их тоже нельзя. Всю реку они контролировать не могут, тем более — ночью. Правда, кому от этого легче… Был бы у меня вместо "пятого" ЗиСа, "сто пятьдесят седьмой" ЗиЛок… Понизить давление в шинах, включить понижающую в раздатке, лебедкой на том берегу заякориться. И потихоньку, потихоньку — где помельче. Да хоть бы "Студер" был! Эх!.."
Семен досадливо сплюнул на дорогу. Опытный шофер, он хорошо знал возможности ЗиСа. При всей выносливости "трехтонки", из-за отсутствия привода на все колеса, шансы пересечь реку без нормального брода, были очень невелики…
Попробовать ночью вернуться в поселок и проскочить через мост? Как говорил сержант Горобец, из его батареи: "Дурних нема!". Немецкая пехота сидит там уже неделю. Все дороги точно перекрыты. "Прорываться надо там, где не ждут. Но, как и на чем?" Прокручивая в голове столь невеселые мысли, Семен сам не заметил, как дошагал до бараков. И первым кого он встретил, был Сиваков, стоявший возле чекуновского грузовика. Он пристально посмотрел в лицо Семена:
— А мы уж думали, что ты товарища бросил. Один ушел.
Привычка автоматически бросила ладонь Чекунова к виску:
— Никак нет товарищ военфельдшер! Возвращаюсь из разведки!
Сиваков окинул взглядом влажную форму красноармейца, бинокль, висящий на груди бойца:
— Ну и как, что разведал? И где бинокль взял?
Семен опустил руку от пилотки, и устало выдохнул:
— Плохо дело, товарищ военфельдшер. Немцы устроили засады на бродах. Там не пройти…. А бинокль по дороге нашел. Оставил кто-то.
Сиваков кивнул. Очевидно, это давно уже не было для него секретом. И он с таким положением дел просто смирился.
— Пойдем. Работа для нас есть. Я Фиру отправил спать, она пока не знает…
Семен похолодел:
— Андрей?! Что с ним?
Сиваков покачал головой:
— С Андреем все нормально. Приходил в сознание. Сейчас спит. А вот у нас за ночь еще двое умерло.
И развернувшись спиной к Семену, устало волоча ноги, двинулся к дальнему бараку. Растоптанные сапоги, загребали носами опилки усыпавшие землю, оставляя за собой неглубокие борозды…
Размеренно взмахивая топором, Семен рубил плотно сплетенные корни. Если бы не этот найденный под нарами инструмент, задача по рытью ямы стала бы, наверное, вообще невыполнимой. Отрубив очередное корневище и откинув его в сторону, красноармеец выпрямился в почти готовой яме. Осталось только подровнять края и все. "Да уж, работенка. Как только фельдшер с санитарками раньше справлялись?" Сиваков сидел поодаль, привалившись спиной к стволу старой ели, и пытался отдышаться. Явственно сказывались и отсутствие у него привычки к тяжелому физическому труду, и плохая кормежка. Что там говорить, если у самого Семена желудок ощутимо крутило голодными спазмами и когда приходилось наносить сильные удары топором, мутнело в глазах.