– Специалистами мы называем членов нью-йоркской фондовой биржи, но они работают только с биржами, то есть юридическими лицами. Обычно это сотрудники, которые имеют лицензию и осуществляют все операции, а также отслеживают рынок по вашему «портфелю». Допустим, кто-то хочет продать тысячу акций «Аякса». Звонят мне. Я не размахиваю акциями на чикагской фондовой бирже в поисках покупателя, а звоню нашему брокеру в Нью-Йорке, и он отправляется в офис Бэррета. Бэррет покупает акции и заключает сделку с тем, кто хочет купить тысячу акций. Если слишком много народу продает акции «Аякса», но никто не хочет их покупать, то Бэррет скупает их на свои деньги, так как он обязан поддерживать рынок акций «Аякса». Если рынок вдруг пошатнется, он попросит руководство приостановить торговлю, пока дела не утрясутся.
Она замолчала, чтобы дать нам время заказать блюда: дуврскую камбалу для меня, бифштекс для нее и Роджера. Потом она закурила сигарету и продолжила свои рассуждения, перемежая их облачками дыма.
– Из того, что я выяснила, с акциями «Аякса» в последние несколько недель происходит совсем противоположное. Их активно покупают. В семь раз больше обычного объема – этого достаточно, чтобы цена начала расти. Но не намного: страховые компании не слишком крупные инвесторы на фондовом рынке, это позволяет им проворачивать большие дела и оставаться незамеченными. Бэррет назвал вам брокеров, которые делали заказы на покупку?
– Назвал, но их имена ни о чем мне не говорят. Он пришлет список по почте... Если вас не затруднит, мисс Пасиорек, не могли бы вы взглянуть на него? Может быть, эти имена вам что-нибудь скажут? Просто не знаю, что мне делать.
К моему огорчению, Агнес прикурила вторую сигарету.
– Нет, меня это не затруднит. И пожалуйста, зовите меня Агнес. Мисс Пасиорек звучит слишком... официально. Я понимаю, о чем вы думаете: кто-то пытается тайно взвинтить цены на акции. Даже если это так, дело не может зайти далеко, поскольку любой владелец пяти процентов акций и более должен связаться с Комиссией по контролю за ценными бумагами и объяснить, на что он их использует. Или владелица. – Агнес ухмыльнулась в мою сторону.
– Сколько акций нужно иметь, чтобы завладеть «Аяксом»? – спросила я.
Принесли еду, и Агнес милостиво затушила сигарету.
– По-разному. Кто, кроме вашей фирмы, владеет значительной частью акций?
Феррант покачал головой:
– Точно не знаю. Гордон Ферт, председатель. Кто-то из директоров. Три процента у нас, четыре процента держит «Эдельвейс», швейцарская страховая фирма. Думаю, они самые крупные держатели акций. Ферт, возможно, владеет двумя. Некоторые другие директора, вероятно, имеют один-два процента.
– Итак, ваше теперешнее правление владеет примерно пятнадцатью процентами. Значит, любой имеющий шестнадцать, может уже всех задавить. Не обязательно, конечно, но для того, кто захочет перекупить фирму, это возможно; особенно если правление не в курсе, что происходит.
Я подсчитала в уме. Пятьдесят миллионов акций вне компании. Шестнадцать процентов – это восемь миллионов.
– Значит, требуется около пятисот миллионов долларов, чтобы захватить контроль в компаний.
Она с минуту поразмышляла:
– Да, примерно так. Но заметьте, с таким капиталом не обязательно всплывать на поверхность. Раз вы уже приобрели большой кусок, добавлять к нему не составляет труда: можно представить имеющиеся в наличии акции в форме залога под кредит и приобрести на них еще больше акций. Затем повторяете операцию и продолжаете в том же духе. Даже не заметите, как вся компания будет у вас в руках. Это упрощенно, конечно, но в этом вся суть.
С минуту мы ели молча, потом Феррант сказал:
– Что можно сделать, чтобы точно в этом удостовериться?
Обдумывая ответ, Агнес наморщила лоб.
– Можно позвонить в Комиссию по ценным бумагам и попросить официального разбирательства. Тогда вы точно узнаете имена людей, которые скупают акции. Правда, это уже крайний шаг. В этом случае проверяются каждая сделка и каждый брокер. Но перед тем как пойти на это, вам следует поговорить с правлением: возможно, некоторые из ваших директоров не обрадуются, если все их сделки вытащат на свет божий.
– Ну и короче?..
– Каждая брокерская фирма имеет, как мы говорили, члена правления по согласованиям. Когда получите список брокеров; попробуйте позвонить членам правления и выяснить, по чьему поручению их брокеры скупают акции. Заметьте, они не обязаны отвечать вам, хотя и нет ничего нелегального в попытке перекупить компанию.
Официанты вертелись вокруг нашего стола. Десерт? Кофе? Феррант рассеянно выбрал яблочный пирог.
– А вы не могли бы поговорить с ними, мисс... Агнес? Я имею в виду, с членами правления по согласованию? Как я говорил Вик, мне не по зубам вся эта чепуха с акциями. Даже если бы вы сказали мне, какие вопросы задавать, я бы не знал, правильно мне отвечают или нет.
Агнес положила три кусочка сахара в кофе и энергично его размешала.
– Обычно это не принято. Покажите мне список брокеров, и тогда я решу, как поступить. Что вы можете сделать, так это позвонить Бэррету и попросить его прислать вам список тех, на кого были зарегистрированы акции при продаже. Если окажется, что я кого-нибудь хорошо знаю, брокеров или покупателей, то могу им позвонить.
Она посмотрела на часы:
– Мне пора обратно в офис. – Она подозвала официанта и заплатила по счету. – А вы, двое, оставайтесь.
Феррант покачал головой:
– Лучше я позвоню в Лондон. Там сейчас девятый час – мой директор должен быть дома.
Я вышла вместе с ними. Снег прекратился. Небо посветлело, и температура упала. Банковский термометр показывал одиннадцать градусов. Я дошла с Роджером до «Аякса». Когда мы прощались, он пригласил меня пойти с ним на фильм в субботу вечером. Я согласилась, затем направилась дальше по Уобош к своему офису, чтобы закончить донесение об украденных деньгах. В тот вечер, медленно двигаясь по направлению к дому, я размышляла о том, как найти кого-нибудь, кто знал бы о подделке акций. Фальшивомонетчики – это граверы, которые встали на преступный путь. Одного гравера я знала. По крайней мере, знала того, кто с ним знаком.
Доктор Шарлотта Хершель, для меня Лотти, родилась в Вене, выросла в Лондоне, где получила докторскую степень Лондонского университета, и жила в миле от меня, на Шеффилд-авеню. Брат ее отца Стефан, гравер, иммигрировал в Чикаго в двадцатые годы; когда в 1959 году Лотти решила приехать в Штаты, она выбрала Чикаго отчасти потому, что здесь жил ее дядя Стефан. Я никогда его не видела – она редко с ним встречалась, просто говорила, что чувствует себя более уверенно, зная, что поблизости есть родственник.
Начало моей дружбы с Лотти относится еще к студенческим годам в Чикагском университете, когда мы вместе участвовали в движении в защиту абортов. С тех же времен она знает Агнес Пасиорек.
Я притормозила на Бродвее у «Острова сокровищ», чтобы купить продукты и вино. Было шесть тридцать, когда я приехала домой и позвонила Лотти. Она только что вернулась из клиники, которой руководит и которая расположена на Шеффилд, недалеко от ее дома. Она охотно откликнулась на мое приглашение поужинать вместе и сказала, что приедет сразу, как только примет ванну.
Я прибрала в гостиной и на кухне. Лотти никогда не критикует мою манеру ведения домашнего хозяйства, но сама она ужасная чистюля, было бы просто неприлично вытащить ее из дома в такой холод для серьезного разговора и заставить провести вечер в бардаке.
Курица, чеснок, грибы и лук, припущенные в оливковом масле и обжаренные затем с бренди, превратились в прекрасное тушеное мясо. «Руффино» дополняло меню. К тому времени, когда вода закипела, раздался звонок в дверь.
Лотти быстро взбежала по лестнице и крепко меня обняла.
– Как хорошо, что ты позвонила, дорогая. Такой длинный, утомительный день: ребенок умер от менингита только потому, что мать не привезла его вовремя в больницу. Повесила ему на шею амулет и думала, что это снимет сорокаградусную температуру. Там еще три сестры, мы послали их в больницу Святого Винсента на обследование, но Боже мой!..