– Мы кое-что приготовили дома. Мне бы хотелось, чтобы ты с друзьями заехала к нам.
Я вопросительно взглянула на Лотти, которая пожала плечами, как будто говоря: как бы я не ответила, это все равно будет неправильно, и я согласилась. Мне хотелось разузнать, что здесь делает Пелли.
Последний раз я была в доме Пасиореков, когда училась на втором курсе. Оказавшись у озера, я кое-что вспомнила, но все-таки несколько раз путалась в поворотах, прежде чем нашла Арборроуд. Дом, как всегда, выглядел недостроенным – вокруг него множились всевозможные пристройки, рост которых, казалось, могла приостановить только химиотерапия.
Мы оставили машину среди длинного ряда других машин и вошли в одну из пристроек, означающих парадный вход. Когда я приезжала сюда раньше, мы с Агнес всегда входили через боковую дверь, где располагались гаражи и конюшни.
Мы очутились в черно-белом мраморном вестибюле, служанка взяла у Лотти пальто и направила нас в приемную. Из-за эксцентричного дизайна нам пришлось спускаться и подниматься по нескольким коротким, никуда не ведущим мраморным лестницам, потом мы дважды повернули направо и оказались в оранжерее – копии библиотеки во дворце Бленхейма. В комнатах почти такого же размера стоял орган, несколько деревьев в кадках и тянулись ряды книжных полок. Интересно, почему это помещение назвали оранжереей, а не музыкальной комнатой или библиотекой?
Фил засек нас в дверях и подошел поприветствовать. Он получил два диплома Чикагского университета – доктора медицины и доктора философии.
– Отец считает меня сумасшедшим, – ухмыльнулся он. – Я занимаюсь нейробиологией, вместо того чтобы стать практикующим нейрохирургом и зарабатывать кучу денег. Думаю, Сесилия, – единственная из детей, кто ведет себя прилично.
Сесилия, средняя дочь Пасиореков, стояла около органа с отцом Пелли и незнакомым мне епископом. В свои тридцать она уже выглядела почти как миссис Пасиорек, включая внушительных размеров бюст под дорогим черным костюмом.
Я отошла от Фила и Филлис, которые продолжали разговаривать, и протиснулась через толпу гостей к органу. Сесилия отказалась пожать мне руку и произнесла:
– Мама сказала, что ты не приедешь.
То же самое сказал и Фил, встретив меня в церкви, только он обрадовался, увидев меня, а Сесилия была в бешенстве.
– Я с ней не разговаривала, Сесилия. Я говорила вчера с твоим отцом, и он пригласил меня.
– Она сказала, что звонила тебе.
Я покачала головой. Так как Сесилия не собиралась представлять меня, я обратилась к незнакомому епископу:
– Я Виктория Варшавски, подруга Агнес по университету.
Мы с отцом Пелли встречались в монастыре Святого Альберта.
Я протянула было руку, но опустила ее, так как епископ не отреагировал на мое приветствие. Это был стройный, седоволосый мужчина лет пятидесяти, в красной мантии с золотой цепью поверх нее.
Пелли сказал:
– Его преосвященство Ксавир О'Фаолин.
Я присвистнула про себя. Ксавир О'Фаолин заведовал финансовыми делами Ватикана. Прошлым летом, когда разразился скандал в банке Амброзиано и всплыли темные делишки Роберта Кальви, о нем писали в газетах. Государственный банк Италии считал, что О'Фаолин причастен к исчезновению ценностей из банка Амброзиано. Насколько я знаю, епископ был наполовину испанцем, наполовину ирландцем, из какой-то центральноамериканской страны. Сильные же друзья у миссис Пасиорек.
– И вы оба были старыми друзьями Агнес? – С некоторым злорадством спросила я.
Пелли заколебался, ожидая, что ответит О'Фаолин, но так как тот молчал, Пелли строго проговорил:
– Епископ и я – друзья миссис Пасиорек. Мы познакомились в Панаме, когда ее муж проходил там службу.
Действительно, доктор Пасиорек начинал свою медицинскую карьеру в армии. Он работал в зоне Панамского канала. Агнес родилась там и довольно неплохо говорила по-испански. Я совсем забыла об этом. Пасиорек прошел длинный путь от бедняка, не способного заплатить за обучение, до преуспевающего врача.
– Она, что, интересуется доминиканской школой в Сиудад-Изабелле?
Вопрос был невинный, но Пелли вдруг покраснел. Я не поняла, в чем дело: неужели он думает, что я пытаюсь возобновить на похоронах спор о роли церкви в политике?
Справившись со своими эмоциями, он сухо произнес:
– Миссис Пасиорек интересуется благотворительностью и пожертвованиями. Ее семья известна поддержкой католических школ и монастырей.
– Да, действительно, – наконец выдавил из себя епископ. Он говорил с таким сильным акцентом, что понять его было практически невозможно. – Да, мы многим обязаны доброй воле таких замечательных христиан, как миссис Пасиорек.
Сесилия нервно кусала губы. Тоже, видимо, боялась, что я что-нибудь выкину.
– Пожалуйста, Виктория, уходи, пока мама не узнала, что ты здесь. Она достаточно переживает из-за Агнес.
– Меня пригласили твой отец и твой брат, Сейл. Я не незваный гость.
Я начала прокладывать себе путь сквозь блеск норок, соболей и бриллиантов в другой конец комнаты, где в последний раз видела доктора Пасиорека. На полпути я решила, что лучше пройти по коридору, где стояли растения в кадках. Успешно избежав основного потока гостей, я добралась наконец до конца пути. Под деревьями, обмениваясь отрывистыми замечаниями и покуривая, стояло несколько групп людей. Среди них я увидела одну из школьных подруг Агнес из «Святого сердца», сильно накрашенную и увешанную бриллиантами. Я остановилась и обменялась с ней любезностями.
Когда Регина сделала паузу, чтобы прикурить, с другой стороны апельсинового дерева, возле которого мы стояли, прозвучал мужской голос:
– Я полностью поддерживаю политику Джима в министерстве внутренних дел. На прошлой неделе мы обедали вместе с ним в Вашингтоне, и он рассказывал мне, как усложняют ему жизнь эти твердолобые либералы.
Кто-то ответил в том же духе. Затем третий мужчина добавил:
– Уверен, они умеют обращаться с такой оппозицией.
Обычный разговор богатых людей правого толка, но меня как громом поразил голос третьего мужчины. Без сомнения, я слышала его по телефону два дня назад.
Регина рассказывала мне о своей второй дочери, которая учится в восьмом классе монастырской школы «Святое сердце», о том, какая она умная и красивая.
– Рада за тебя, Регина. Приятно было повидаться.
Я обогнула апельсиновое дерево и увидела мужчину с красным лицом, который распоряжался в церкви, и О'Фаолина. Миссис Пасиорек, которую до этого я не видела, стояла в середине, лицом ко мне. Приближаясь к шестидесятилетнему рубежу, она все еще была хороша собой. Когда я познакомилась с ней, она проходила специальный курс упражнений, мало пила и не курила. Однако годы злобы все же оставили отпечаток на ее лице. Оно было в морщинах и мелких складках, контрастируя с прекрасно уложенными темными волосами. Когда она увидела меня, складка на ее лбу стала еще глубже.
– Виктория! Я специально просила тебя не приезжать. Что ты здесь делаешь?
– О чем вы говорите? Доктор Пасиорек просил меня прийти на похороны, а Филип пригласил меня сюда.
– Когда Томас вчера сказал, что ты собираешься приехать, я трижды звонила тебе. И каждый раз объясняла человеку, который подходил к телефону, что тебя не ждут на похоронах моей дочери. И не притворяйся, что ты не знаешь, о чем идет речь.
Я покачала головой:
– Простите, миссис Пасиорек. Вы разговаривали с моим автоответчиком. Я была слишком занята, чтобы снять с него сообщения. И даже если бы ваше пожелание дошло до меня, я бы все равно приехала: я слишком любила Агнес, чтобы не отдать ей последний долг.
– Любила! – Ее голос захрипел от злости. – Как ты смеешь делать такие грязные намеки в моем доме?
– Любовь? Грязные намеки? – повторила я и расхохоталась. – О, вы все еще считаете, что мы с Агнес были любовниками? Нет-нет, просто хорошими друзьями.