− Товарищ сержант, я чуть не обделался − в пруду какая-то зверюга плавает! − спешу неформально доложить разводящему. И уже обращаюсь к своей смене − курсанту Новикову – говорю: − Смотри, Юра, не обделайся, у меня чуть сердцем плохо не стало!
− А, забыл предупредить, − это выдра, откуда взялась, непонятно. Раньше не было, на прошлой смене часовой чуть по воде не шмальнул от обсерона! − спокойно говорит сержант, зевая и раскрывая рот до размера футбольного мяча. Нельзя было раньше сказать! − думаю я и плетусь за разводящим, который освещает дорожку фонарем.
Разряжаемся. Разводящий подводит к пулеулавливателю. Разряжай. Отсоединяешь рожок и вместе с ним левой рукой охватываешь ствол. Правая рука свободна. Оружие к осмотру. Правой рукой отводишь затвор, чтобы разводящий видел, что патрона в патроннике нет. Порядок, сдаем оружие и в бодрствующую смену!
Бодрствующая смена наводит порядок в караулке, моет посуду и учит Устав. Мы сидим с красными потрескавшимися глазами и залипаем перед открытыми серыми книжками Уставов. Дали бы поспать на час больше, все равно ничего не делаем.
− Меня выдра напугала на заставе! − выдавливаю из себя слова, медленно, как фарш, с постной говядины.
− Она вооружена была? − пытается шутить курсант Бондаренко, срезая ногти штыком автомата.
− Да, в сапогах и в каске, − отвечаю я, листая Устав. Разговор законен. Хочется есть и спать.
Идем отдыхать в спальное помещение караулки, которое круглосуточно находится в темноте, с запахами пота, ваксы и мышей. Проваливаюсь на час в сон, похожий на бред. Вокруг храпят, разговаривают во сне, пускают газы.
XV
Наряды на кухню оставили кровоточащий след в памяти изнурительной противной работой, коротким двухчасовым сном и, конечно же, чисткой картошки.
После короткого послеобеденного отдыха, положенного Уставом, и развода мы шли принимать помещение двухэтажной столовой у замученной смены. Объектов много − от посудомойки, где мы пели «кружатся диски», до «короля параши», куда свозили все недоеденное.
После приема объектов 5-7 человек ехали на склад за продуктами питания. Запомнились болезненного вида свиные туши с синими печатями, где был указан 1947 год, которые поступали из резерва, в связи с выходом срока годности, комбижир, похожий на застывшее мыло, и гнилая картошка.
− Эти свиньи, как вампиры, им лет, фиг знает, сколько. Что мы едим? − говорил курсант Новиков, брезгливо беря тушу за ляшку.
− Сначала все приличное едят повара, дедушки из роты обслуживания, начальники склада, дежурные офицеры − остальное нам, − отвечаю я, пытаясь стереть печать с туши свиньи. Не получается, чернила какие-то особенные.
После ужина мы драили каждый объект до кремлевской чистоты. Двухчасовой сон больше похож на обморок. Сержанты, сами уставшие, все равно следят за отбоем − как сложены ХБ и повешены сапоги в сушилке. В 4.00 нас будит дневальный, и мы, скрипя костями, опять натягиваем влажное ХБ и сапоги для чистки картошки. Чистка этого бесценного подарка матушки-природы человечеству доводила нас до легкого помешательства.
Мне снился сон. Беседую с Петром I, который был худощавым и непомерно высоким. Узкие не по росту плечи и маленькая голова, на макушке почему-то синего цвета парик. Он распекал меня за то, что сплю на посту. Потом, матерясь, начинает хлестать меня по щекам. Проснулся я от того, что сержант лупил меня по лицу, когда я заснул в большом старом духовом шкафу во время наряда по кухне.
− Ты что борзелина обожрался? − орет мне в лицо сержант. − Самый умный, или картошка сама почистится? − добавляет он, плюясь слюной мне в лицо.
Многие засыпали с ножами в руках, которые вместе с картошкой падали из ослабших рук в ведра. Надо отметить, что у нас была автоматическая картофелечистка, но после нее картошка превращалась в страшный обгрызенный овощ, который надо было все равно чистить.
Мы нагло отпрашивались в туалет и дерзко засыпали прятаться в технических шкафах и подсобных помещениях. Через определенные промежутки времени сержанты, глядя на поредевшие ряды, отправлялись нас искать. Как котят, вытаскивали из различных нор и пинками гнали в злополучное помещение, заваленное картошкой и пропитанное неприятно влагой от вечно текущей воды из множества кранов.
Иногда картошки не хватало, и повара добавляли порошковую картошку. Вкус этого блюда напоминал смесь клея с брюквой. Даже мы, голодные первокурсники, отказывались от такого «пюре».