— А жаль, — сказал Алан. — Мне понравилось быть шпионом.
— Еще как жаль! Могли бы разоблачить нелегальный вывоз произведений искусства. Ниточки тянутся в Нью-Йорк! Разбавили бы нашу бурду. Ой, ребята, как я устал от нее… А тут, в кои-то веки, стоящий материал! Древности, злодеи на самолетах, тайные встречи на кукурузных полях…
— Там, по-моему, какая-то ферма, — вставил Алан. — Скотоводческая.
— Все равно, только ходить труднее: спотыкаешься. Ну ладно, с этим покончено. — Он вздохнул и отхлебнул из стакана. — Больше вы никогда не услышите о Кэрби Гэлуэе.
«МАЯК» И «ГОЛОС»
«Я еще могу позвонить тем двум парням из Нью-Йорка, — думал Кэрби, поднимая перегруженную „Синтию“ над горами и описывая широкий полукруг. — Если эта проклятая баба не попадет на телеэкран, я свяжусь с ними через две-три недели и начну перевозки. И плевать мне, поставили мы храм или нет».
За спиной шуршали мешки с марихуаной. Во время первых рейсов ему казалось, что «травка» кишит жучками, но потом он понял, что это просто мешки укладываются поудобнее, когда воздушные потоки играют самолетом. Зарабатывать на жизнь перевозками такого груза в таком самолете можно, лишь перегружая его и надеясь на свое пилотское искусство. Много раз, взлетая с изрытых пастбищ и ухабистых проселков, когда стояла кромешная тьма, а перед носом «Синтии» тянулась вереница невидимых деревьев, Кэрби думал, что ему конец. Ни мастерство, ветры и везение пока помогали ему подниматься в воздух, ни за что не зацепившись.
Однако теперь, после начала аферы с храмом, риск удвоился. Приходилось лететь на загруженной зельем «Синтии» не на север, а на юг (тайком от провожавших его поставщиков) и садиться на своем участке, чтобы взять на борт еще и дополнительный груз.
Вот и сегодня он летит на юг, в основном по наитию, потому что луну заволокло облаками. Над бывшим храмом он включает посадочные огни. Луз и еще двое индейцев опрометью несутся прочь. Земля еще суше, чем днем, в траве змеятся трещины.
Бах! «Синтия» плюхнулась на грунт и жалобно застонала. Кэрби развернулся, ненадолго включил фару и, увидев, где стоят индейцы, погнал самолет туда.
Погрузка шла быстро. Индейцы доставали из картонных коробов большие и маленькие свертки, упакованные в старые белизские газеты, большей частью «Маяк» и «Голос». Самый мелкий сверток был не больше кофейной чашки, самый крупный — примерно с настольную лампу без абажура.
— С этим поосторожнее, — предупредил Томми. — Тут трещина.
— Хорошо. — Кэрби сунул сверток в мешок с марихуаной.
Было за полночь. Кэрби предстоял путь длиной почти в восемьсот миль, большей частью над водой. В зависимости от ветра и погоды путешествие займет от пяти до семи часов. В любом случае приземлится он до рассвета. Уложив последний сверток, Кэрби зевнул и спросил:
— Вы убрали храм?
— Да, только видно, что на холме копались, — ответил Томми.
— Скорее бы приходили эти дураки, — добавил Луз. — Вот наложат в штаны, когда ничего не увидят.
— Ну ладно, тогда все. — Кэрби снова зевнул. — Увидимся на той неделе. Я собираюсь впасть в анабиоз после этого полета.
— А что такое анабиоз? — невинно спросил Томми.
— Чем занимается медведь, когда зима?
— А что такое зима? — поинтересовался Томми.
— А, чтоб тебя! — воскликнул Кэрби и улетел под их дружный смех.
СУББОТНЕЕ УТРО
Девять утра. Инносент вошел в свой кабинет в Бельмопане и тут же увидел верного помощника по локти зарывшимся в бумаги.
— Доброе утро, — сказал он. — Трудимся по субботам?
Вернон оторвался от списков и диаграмм.
— Вчера был у зубного, вот и решил сегодня наверстать. Вид у него был такой, словно зубная боль никак не унималась.
— Мне надо позвонить в несколько мест, — проговорил Сент-Майкл. — Потом встреча в Белизе.
Он ухмыльнулся, думая об этой встрече. О том, как осчастливит Уитмэна Лемьюела, вызволив его из тюрьмы. Не бесплатно, конечно.
— Куда вы хотите позвонить? — Вернон потянулся к телефону. Добрый, старый, надежный Вернон.
— В гараж. Я вчера выписал «лендровер» и хочу знать, вернулся ли он.
Пока Вернон справлялся, Инносент вспоминал вчерашний вечер. В половине восьмого он совсем извелся, позвонил приятелю в полицию и задал два-три осторожных вопроса, в результате чего узнал, что ни одна казенная машина не попадала в аварию (редкий случай). Затем он навел справки в столичной больнице. За последние двенадцать часов туда не поступала ни одна американка. В Пунта-Горда и Бельмопане ему ответили то же самое. В больницы Корозала и Ориндж-Уолк он звонить не стал: Валери уехала на юг, совсем в другую сторону.
Инносент с удивлением обнаружил, что не хочет снимать номер и искать замену Валери Грин. Она крепко запала ему в Душу. Поэтому он перекусил в гостинице и оставил у портье записку для девушки с обещанием позвонить утром. А потом поехал домой, окунулся в бассейн и уснул как младенец.
Наутро выяснилось, что Валери Грин так и не вернулась. Вещи ее остались в комнате, но девушка как в воду канула. Он должен был повидать Уитмэна Лемьюела, но исчезновение Валери спутало все его планы. Надо было много звонить, но не из дома, кишащего враждебными ему соглядатаями, в жилах которых текла его кровь. Поэтому он отправился в Бельмопан, где преданный Вернон тотчас же взял на себя всю черную работу.
— «Лендровер» еще не вернулся, — сообщил он, вешая трубку.
— Черт!
— Что-нибудь случилось?
— Эта дамочка-археолог, она не возвратилась домой.
Лицо Вернона омрачилось, вероятно, накатила зубная боль.
— А кто ее возил? — спросил он.
Инносент заметно смутился и неопределенно взмахнул рукой.
— Вы же знаете этого парня. Он иногда обслуживает меня.
— Он?! — Вернон казался потрясенным.
— Мне ведь нужен кто-нибудь… кто-нибудь, чтобы держать меня в курсе дел. Человек, в молчании которого я могу быть уверен.
— Человек, которому можно доверить сопровождать женщину? — спросил Вернон. — А он-то вернулся?
— У него нет телефона.
— Где он живет?
— В «Чайнике», — так называлась маленькая деревушка в нескольких милях от Бельмопана, ближе к гватемальской границе. — Но мне надо в Белиз.
— Я съезжу к нему, — вызвался Вернон. — Может, сумею найти. Вы потом позвоните мне сюда.
— Спасибо, Вернон. И что бы я делал без вас?
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГОВОРИТСЯ О ПРИБЫТИИ ЛЕМЬЮЕЛА В БЕЛИЗ,ЕГО ПУТЕШЕСТВИИ К ХРАМУ С ГЭЛУЭЕМ, НЕОЖИДАННОМ ПОЯВЛЕНИИ ВАЛЕРИ ГРИН,ПОСЛЕДОВАВШЕМ ЗАСИМ УДИВИТЕЛЬНОМ ПОВЕДЕНИИ ГЭЛУЭЯ И РЕШЕНИИ ЛЕМЬЮЕЛА НЕ УЧАСТВОВАТЬ БОЛЕЕ ВО ВСЕМ ЭТОМ СОМНИТЕЛЬНОМ ПРЕДПРИЯТИИ
— Мисьер Витмэн?
Лемьюел пробудился от тяжелой дремы. Он вспотел во влажной духоте камеры и, расставшись с ночными кошмарами, тут же почувствовал, что явь еще хуже сна. Тюрьма. Мерзкие запахи, застывшие в воздухе намертво, как мухи в янтаре. Где-то что-то капает. Ночная духота сменяется дневным пеклом. Тюрьма. Тюрьма в чужой стране. Серый свет пробивается сквозь мутное стекло забранного решетками оконца, падает на бетонные стены и пол, на голый тиковый гамак, в котором Лемьюел провел ужасную бессонную ночь, дергаясь и ворочаясь с боку на бок. Тяжелое забытье наступило только под самое утро. И вот теперь чей-то голос коверкает его имя.
— Вы, там, проснитесь. Вы мисьер Витмэн?
Ошалевший от страха и бессонницы Лемьюел приподнялся и, моргая, уставился на черный силуэт за решетчатой дверью.
— Лемьюел, — сказал он, едва ворочая сухим языком. — Моя фамилия Лемьюел.
— Так вы не мисьер Витмэн?
— Уитмэн — мое имя. — Он попытался проснуться и собраться с мыслями, но те все время разбегались. Лемьюел принялся тереть глаза костяшками пальцев. Ощущение было такое, словно веки засыпаны песком.