Вышли на «Невском проспекте» в сторону канала Грибоедова. И тут вам надо отвлечься от моей истории и слазить в интернет. Найдите в интернете фото Михайловского садика и посмотрите – со всех сторон этот садик обнесен роскошной оградой, в которой переплетаются чугунные цветы и листья. А скреплена эта ограда высокими кирпичными столбами, скорее напоминающими башенки.
Ну, посмотрели? Тогда вернемся к нашим героям. Пешком от метро до Михайловского садика дойти всего ничего – пять минут неспешным шагом. Как дошли до ограды, тут проводник повернулся к мадам Петуховой и говорит:
– Здесь вы останетесь, а мы пойдем дальше. А вы нам платочком машите.
– Каким платочком! – возмутилась решительно бабушка.
– А вот этим, – ответил Максим Константинович, и достал из нагрудного кармана куртки тщательно отглаженный белоснежный платок, в который – это было сразу видно – никто никогда не сморкался.
И осталась бедная бабушка на месте махать платочком и размышлять, как же она объяснит папе и маме Петуховым исчезновение Василия. Но – замечу в скобках – зря она волнуется. Нютка так задурила голову родителям, что те совсем забыли о существовании у них старшего сына, между прочим, подростка, между прочим, подростка с проблемами (да и бывают ли они, подростки без проблем?) – впрочем, это ненадолго: они все обязательно вспомнят на вечерней заре.
А Максим Константинович между тем уже дает указания своим спутникам:
– Чтоб попасть в тридесятое царство, которое, как известно, граничит с краем мира, нужно идти вдоль ограды, никуда не сворачивая. А по дороге следует внимательно считать все цветы на ограде. Пропустишь цветок – оглянешься. Оглянешься – оступишься. Оступишься – собьешься с дороги и никогда уже не попадешь в тридесятое царство! А переноску давай сюда, – говорит он Хэму. – Кота вашего о семи жизнях я сам пронесу. Эх ты, контрабанда!
8. Пески
Мадам Петухова стояла и махала платочком и глядела бесстрашной четверке вслед, пока не налетел щипучий февральский ветер, и на глаза не наползли теплые слезы. А когда мадам Петухова протерла все тем же платочком глаза, она обнаружила, что наших героев нет. Совсем нет, будто и не шли они неспешным шагом вдоль ограды Михайловского садика всего только полминуты назад. И одновременно женщина почувствовала, как что-то ласковое касается ее правой щеки. Она повернула голову – где-то за старинными домами, за музеями, театрами и набережными, далеко-далеко на востоке встало молодое солнце и протянуло к ней свои розовые лучи.
А между тем, Василий и Хэм даже не заметили, как переместились в тридесятое царство. Может, и не заметили бы еще долго, если бы Максим Константинович не остановился, не поставил переноску и не выпустил кота, который немедленно встряхнулся и превратился в змею. И тут уж совсем нельзя было не увидеть, что вокруг них не снежный Петербург, а жаркая пустыня, на песке которой змея Семен Семенович оставлял хитрые извилистые следы.
– Солнышко-то поднимается! – весело сказал проводник. – А ну-ка, скидавайте ваши куртки да сапоги! – и растянул узел рюкзака. В рюкзаке сверху лежала книга со странным названием: «Происхождение и история швейной иглы», а из-под книги мужчина вынул три футболки синих и три пары кед белых.
– Это что, – спросил Василий, рассматривая запутанный узел, изображенный на груди футболки, – оберег какой-то?
Старик (давайте, я иногда, из уважения к традиции, буду называть его стариком. Потому что все почему-то считают, что он старик) усмехнулся:
– Какой к черту оберег? Это кельтский узел. Был в запрошлом годе в Галисии, вот приглянулись футболочки, купил десяток. Только поносить не удалось. Мои не одобрили. Не по чину, говорят.
Кеды оказались впору, а вот с футболками почему-то вышла промашка: проводнику одежда была в самый раз, на Хэме трещала по швам, а на Василии болталась, как на огородном чучеле.
Но Максим Константинович уложил их куртки и свитера в свой рюкзак, который от этого не стал ничуть больше, оглядел спутников довольным взглядом и сказал:
– Ладно, сойдет! Пошли, а то тут, как солнце повыше поднимется, совсем житья не будет.
И они пошли. Легче всего было, конечно, Семену Семеновичу, который по дороге даже умудрился поймать и съесть какого-то грызуна на длинных прытких лапах, которые его не спасли. А хуже всех было Василию: ноги проваливались в песок и каждый раз, вытягивая их с трудом, он словно бы терял часть своей силы. Между тем и проводник и Хэм шли ровно, словно бы не по рыхлой поверхности, а по асфальту.