— У, чорт его возьми! — отодвинулся Барсуков от трубы и, качаясь на стуле, стал говорить.
— Я только одно понимаю. Шары притягиваются на острия, которые соединены проволокой с землей, и происходит тихий разряд, как на громоотводе. И только. Остального не понимаю. Догадываюсь, что электричество он берет из атмосферы и как-то собирает, конденсирует, заряжает им как-нибудь лейденские банки, аккумуляторы. Не иначе. Чтобы получить такие шарики, нужны сотни тысяч вольт, миллионы…
Барсуков вскочил и взъерошил волосы.
— Да, да. Физики Браш, Ланге и Урбан протянули на Альпах сеть с остриями на высоте 80 метров для использования грозы и получили разряд в один миллион семьсот тысяч вольт! И здесь вроде этого, но высота много если 30 метров и всего один шест. Это же невероятно. И потом, как он образует эти шары, как посылает, как направляет? О, чорт!
— И при этом преступник, — вставил Сивачев.
Сивачев вторично пошел на Глазовую улицу.
Дойдя до нее, он увидел высокую потрескавшуюся стену, и она в сиянии летнего дня показалась ему еще более зловещей.
Он поднял голову, смотря на окошко пятого этажа, и замер.
От окошка то поднимаясь, то опускаясь плыл по воздуху бледно-голубой шар, величиной с большую сливу. В ярком дневном свете на фоне синего неба он был почти невидим. Сивачев проследил, как он обогнул высокий дом и поплыл прямо в направлении к вокзалу Октябрьской железной дороги.
Сивачев завернул за угол и решительно вошел в подъезд дома.
Когда-то прекрасная лестница с широким вестибюлем, с лифтом, с огромным камином носила все признаки разрушения. У перил то здесь, то там были выбиты чугунные резные столбики, все ступени лестницы были покрыты сором.
Сивачев быстро поднялся до площадки пятого этажа и осмотрелся. Дверь в интересовавшую его квартиру очевидно была налево. Она была крепка, сделана под дуб и заперта американским замком. В двери была узкая щель почтового ящика, и у левой притолоки чернела кнопка электрического звонка.
С правой стороны площадки находилась такая же точно дверь. Только в ней не было почтового ящика, и на месте кнопки звонка зияла выбоина, словно глазница без глаз.
Сивачев осторожно постучал в дверь направо. Сухой стук гулким эхом пронесся по лестнице.
Он ударил сильнее, еще и еще, и услышал шаги, а затем женский голос:
— Кто там? Чего надоть?
Сивачев решительно ответил:
— Мне Иван Кириллович сказал, что у вас есть комната.
— Так что хозяина нет, и дверь заколочена. Надоть с черного хода.
— Приду, — весело отозвался Сивачев и почти сбежал с лестницы.
Это было настоящая удача. До пяти часов еще оставалось добрых три часа времени и Сивачев тотчас поехал разыскивать Груздева.
Дома его не оказалось. Значит надо искать на стадионе. Сивачев увидал его в фуфайке, с обнаженными шеей и руками, могучим ударом отбивающего футбольный мяч. Еще через два удара мяч был загнан в ворота, и наступил перерыв.
Сивачев отвел Груздева в сторону.
Сивачев отвел Груздева в сторону от играющих.
— Слушай… Необходимо, чтобы ты поселился в одном доме. Это на Глазовой улице. Я плачу за комнату, только переселись.
— А для чего? — Груздев почесал в затылке.
— Я потом объясню, а сейчас твое согласие нужно. Не можешь, я Тышко попрошу.
— Зачем, Павел Петрович? Раз просите вы, значит так нужно. Когда ехать?
— Сегодня вечером ко мне приди. Я тебе все объясню, и завтра переедешь.
— Ладно.
Он кивнул и побежал продолжать игру.
Сивачев повидался с Иваном Кирилловичем, договорился о комнате.
Она прилегала к большой темной передней, двери которой выходили на парадную лестницу.
Хозяин квартиры, мастеровой, слесарь с фабрики, занимал с женой и двумя детьми кухню, а четыре комнаты сдавал.
Дело было сделано, и Сивачев пошел к себе.
Выйдя на Лиговку, он увидел промчавшихся пожарных.
— Где пожар? — спросил он милиционера.
— На Октябрьской дороге. Склады горят.
Сивачев взглянул перед собой и увидел вдали клубы дыма, стоявшие в воздухе.
Он вспомнил о голубом шаре, и опять чувство тревоги и страха охватило его.
Груздев устроился на новой квартире. На третий день, возвращаясь с урока и подходя к дому, Сивачев увидел его и окликнул.
Груздев оглянулся и остановился. Широко улыбнулся и, одергивая блузу, сказал: