— Надо убрать собаку и человека. Человека в больницу, — сказал Башков.
Они вернулись в переднюю, перешли через большую комнату, в которой стояли четыре койки, стол и стулья.
— Тут их целая банда жила, — сказал Башков. — Ну, и управдом! За домом из пивнушки следит.
Наконец они вошли в комнату, которую хорошо знал Сивачев, изучив через бинокль, но теперь она была неузнаваема. Потолок обвалился, открыв зияющее широкое отверстие, из которого свешивался толстый железный прут, расплавленный до половины.
Сивачев увидел остов машины на треножнике с колесами. Она казалась скелетом какого-то чудовища, а сгоревшая обмотка кой-где висела на ней словно клочья мяса. В комнате, несмотря на сквозной ветер, чувствовался запах жженого каучука.
— Ну, тут немного что найдет ваш фмзикус, — сказал, усмехнувшись, Башков и, шагнув в угол, где стоял раньше письменной стол, нагнулся над кучей обломков дерева и раскиданных бумаг.
— Все это осторожно собрать. Каждую бумажку, — сказал он.
— А это что? — Башков нагнулся и поднял из кучи обгоревший с угла план Ленинграда. — Вот они знаки! — показал он Сивачеву, — буквы А, Б, В, Д — это горизонтальные линии, цифры 1, 2, 3, 4 — вертикальные. Вот вам и сигналы! В первый раз 3, В, во второй 6, В. Это обозначение места в плане. А 8 — это часы. Ясно.
— Совершенно, — согласился Сивачев.
— Квартиру 6 В вчера товарищи выследили. Я их послал для наблюдения; они проводили старика до самого дома. Ну, а 3—Д, понятно, они уже ликвидировали.
На другой день Сивачев был у Башкова. Башков улыбался и потирал пухлые руки.
— Большое дело сделали, большое! Немного с опозданием, а все-таки…
— Что открыли? — спросил Сивачев.
— И эмигранты, и свои вредители, и эстонские шпионы. Всего есть…
Два дня спустя Сивачев вернулся в свою квартиру. Она была вычищена, вымыта, заново оклеена обоями, но хранила следы разрушения.