В трамвае Сивачев доехал до остановки у церкви и пошел по Воздвиженской улице.
Он шел уверенно, хорошо зная дорогу.
Сейчас будет Глазовая улица. Он повернет налево, и перед ним окажется стена, которую он так хорошо знает, дом, который ему так нужен.
И действительно, едва он свернул на Глазовую улицу, как увидел перед собою унылый пустырь, покрытый грудами битого кирпича, гребень обвалившейся стены, торчащую, как гнилой зуб, трубу, а за этим пустырем высокую в пять этажей черную потрескавшуюся стену с тремя окнами.
Сердце Сивачева забилось сильнее, как у охотника, выследившего зверя. Он перешел улицу и вошел в ворота дома.
— Где здесь управдом? — спросил он у встретившейся ему женщины.
— А вон по лестнице. Первая площадка направо.
Лестница была грязная, с поломанными перилами и выщербленными ступенями.
На одной из двух дверей, выходящих на площадку, была прибита бумага с надписью «управдом». Сивачев толкнул дверь и вошел в тесную кухню.
У плиты стояла женщина с подоткнутым подолом, на плите стоял примус, и его гудение смешивалось с криками, доносящимися со двора, и с жужжанием мух, висящих над плитой черной тучей.
Сивачев спросил управдома.
— Иван Кирилловича? Нет его дома. Чичас должен с работы приттить.
Сивачев хотел уже уходить, когда дверь отворилась и вошел пожилой мужчина с красными воспаленными глазами, сизым носом и седой козлиной бородой.
Поверх ситцевой рубашки на нем был накинут пиджак, а голову покрывал клетчатый картуз.
— Вот вам и Иван Кириллович, — сказала женщина и спросила — давать есть, али поговоришь?
— Не тарахти, — сердито тонким голосом окрикнул ее Иван Кириллович и обратился к Сивачеву: — Вам, гражданин, собственно какая надобность?
Сивачев подкупающе улыбнулся и ответил:
— Поговорить хотел, Иван Кириллович, на счет комнаты.
Иван Кириллович постоял в раздумье и потом, тряхнув головой, сказал:
— Здесь у меня не сподручно. Тесно и опять духота. Вы вот что, гражданин. Как от нас перейдете на ту сторону, пивная будет. Подождите меня с минутку, а я следом буду.
Сивачев кивнул и вышел. До него донесся голос женщины.
— Беспременно натрескаешься…
Сивачев перешел улицу и вошел в портерную, где занял угловой столик.
Подносчик подошел к Сивачеву и для вида провел грязной тряпкой по грязной клеенке.
— Две бутылки пива и два стакана, — сказал Сивачев.
— Сей минуту, — подносчик через мгновенье вернулся и поставил бутылки.
Иван Кириллович явился очень скоро.
— А, вы уж и распорядились, — сказал он, улыбаясь и быстро наливая два стакана.
Сивачев не любил ни вина, ни пива, но, если нужно было, мог перепить любого пьяницу и на этот раз решил не отказываться от компании.
— За ваше, — сказал Иван Кириллович, — не знаю, как величать.
— За ваше, — ответил Сивачев, — зовите товарищ Ефремов. По простоте.
Сивачев наполнил снова стаканы и заказал раков. Иван Кириллович широко улыбнулся.
— Дом наш, можно сказать, весь пролетарский и, ежели говорить по истине, так в скорости развалиться должон, потому никакой ремонт немыслим при нашем бюджете и опять надо его, подлеца, сверху до низу выпрямлять.
Сивачев налил опять стаканы и спросил вторую пару.
— В доме-то и раньше рабочие жили?
Иван Кириллович даже отставил стакан.
Иван Кириллович отставил стакан и начал рассказывать…
— Как это возможно. Дом был, можно сказать, капиталистический. Купец Сиволдаев строил. Тут вот на Николаевском рынке, знаете? Мясные имел, зеленные, курятные. Богатей! Этот дом имел, и на углу огромадный. Богатый народ жил… Ну, а после на наше повернуло. Дом-то угловой как есть смыли. По началу двери, замки, заслонки, стекла, рамы. Ну, потом полы разбирать стали, а там балки, стропила. Он и развалился. Ночью хлопнулся. Наш-то дом от этого и треснул. Что твое землетрясение. А после Откомхоз кирпич увез, железо ребята растаскали, и получился теперь пустырь. Говорят, площадку делать будут, чтобы детишкам играть…
— А ваш стоит?
— А наш — во — треснул, сердечный. Опять, крыша плоховата, а стоит! Можете быть покойны. Поживем. И комната есть.
— Отлично! — Сивачев опять налил стаканы. — Я собственно, для приятеля. Тоже пролетарий.
— Это нам все равно. У нас тут и кустарь живет и, вроде как нэпман, один — краски продает, лавочка у него и служащие есть. Всякие. Только нашего брата все же сила.