Брат и сестра пошли под руку по еле видной тропке к затянутому ряской прудику. Они обошли его, и присели на скамейку со сломанной спинкой под развесистым дубом.
Помолчали. Где-то в кустах запел соловей, послышался стрёкот кузнечика, заурчали лягушки. Первым заговорил Андрон:
— Совсем на хулиганов управы нет?
— Есть.
— Где же?
— Некоторых из них видеокамеры всё же фиксируют. Не до каждого объектива хулиган дотягивается: некоторые из них ещё маленькие…
— Что ж видеокамеры не сделают потайными?
— Нарушение прав человека. Хулиган имеет право знать, что его снимают.
— И улыбаться?
— Что?
— Пишут так: "Улыбайтесь, вас снимает камера"…
— А… Что же делают с хулиганами, если зафиксируют?
— Определяют по базе данных адрес и присылают повестку в суд.
— Приходят или приводят?
— Приводить нельзя…
— Нарушения прав человека?
— Ага
— Ясно. Неужели приходят сами в суд?
— Представь себе, да!
— Им в тюрьму охота?
— Ну уж сразу в тюрьму, общественное порицание существует… Да и чем плоха тюрьма? От СПИДа подлечат, с наркотиков помогут слезть, образование опять же можно получить, просто подкормиться, физическую форму набрать, психологически реабилитироваться, хоть к стоматологу сходить…
— Славно…
— И я того же мнения.
— Я, Мара, ещё другое думаю…
— Скажешь?
— Разумеется.
— Слушаю тебя внимательно.
— Коля говорит ему скучно.
— Весь вечер жалуется.
— Будет ему весело.
— Что ты придумал?
— Ты говоришь, ему время высшим образованием пришло уколоться?
— Чуть даже проволынили…
— Я его к себе возьму.
— В прогрессоры?
— Да.
— Опасно же.
— Ничего опасного. Прогрессором стать, тот же укольчик сделать. Будет со мной отсталых alien'ов на столбовую дорогу цивилизации выводить, хоть кое-что мне в ней и не нравиться. Укол этот, от альтруизма, честное слово, блажь…
— Блажь не блажь, а наших мальчиков спасает.
— Жалко тебе Колю?
— Я мать.
Андрон пристально посмотрел в глаза сестры, та их опустила.
— Пошли в библиотеку? — сказала она и встала.
— Пошли… — поднялся Андрон, — Отдашь мне Колю?
— Его самого спрашивать будем?
— Спросим.
Они вернулись в библиотеку. Коля, утомлённый чтением подписей под картинками спал, закрыв лицо книгой до бровей. Дядя пнул его ботинком по ноге.
— Ай! — сказал Коля и проснулся.
Книга снова упала на пол. Мать подхватила её и поставила в шкаф. Она запирала его на ключ, когда Андрон строго спросил трущего глаза юношу:
— Колька, пострел, хорош спать, мерзавец, так Царствие Небесное проспишь! Говори сейчас же, пойдёшь ко мне в прогрессоры? Одно обещаю, скучно не будет!
— П-п-пойду. — вдруг стал заикаться Коля.
— Пойдёт, Мара! — крикнул Андрон сестре.
— Что ж… — начала Марина Викторовна и тут же осеклась, тихо заплакала.
— А ты не боишься, Колька, прогрессором быть? — допрашивал племянника дядя.
— Б-б-боюсь.
— Не бойсь, один укольчик, и ты наш человек! Колоться-то не боишься?
— Колоться не боюсь.
— Ладно, спать иди.
Коля пошёл спать, а дядя принялся утешать сестру. Дождь, забарабанивший по защитному колпаку виллы, способствовал всеобщему умиротворению.
Глава VII
Штаб корпуса прогрессоров располагался по иронии судьбы в одном из самых тихих переулков исторического центра Москвы, то есть на самом дне гигантского города. Можно было бы сказать, что сюда никогда не проникали лучи солнца, если бы они вообще пробивались сквозь дождевые облака, идущие бесконечными потоками со всех сторон света, чтобы пролиться над столицей Великого Халифата.
Брусчатую мостовую в этом переулке, да и в окрестных тоже, на вершок покрывала стоячая вода, в которой плавало полно всякого мусора, крыс и ужей. Вероятно, муниципальные насосы не справлялись с откачкой всё время прибывающей воды, а жители мегаполиса не утруждали себя особенно сортировкой мусора по разноцветным ящикам, предпочитая бросать его вниз, на головы… Чем хорош большой город: в нём всегда есть кто-то, кто стоит ниже тебя, и примет выливаемые на него помои как манну небесную.
Здание, которое занимал Штаб корпуса пргрессоров, всё ещё сохраняло на своём фасаде табличку тёмного металла с мало читаемыми буквами, которые сообщали досуживливому зрителю, что это не что иное как
"Городская усадьба конца XVIII-начала XIX веков. Охраняется государством"
Поэтому мы вполне можем представить себе низкое сооружение с двускатной крышей, украшенное по фасаду фальшивой колоннадой. Когда-то оно было выкрашено жёлтой краской, а теперь было в грязно зелёных подтёках и трещинах.
— И здесь ты служишь! — разочарованно сказал Коля, когда они с дядей подошли к подъёзду выше описанного дома.
— Я здесь получаю командировочные. — Осадил его дядя Андрон.
— Уколы тоже здесь делают? — спросил Коля.
— Где же ещё… — Дядя потянул на себя тяжёлую дубовую, кованную ржавым железом дверь.
За дверью оказалась полутёмная передняя. Из-за доисторического, крытого зелёным сукном, письменного стола, на котором горела электрическая лампа под синим абажуром, навстречу Коле с дядей вышел человек. Он был в таком же как у дяди видавшем виды десантном комбинезоне. Лица человека юноша не разглядел, его скрыл полумрак. Единственное, что понял молодой человек, в облике встречавшего их мужчины было то, что один его глаз прикрывала чёрная пиратская повязка.
Полумрак же скрывал от посетителей шкафы, высящиеся по стенам. Стеклянные проёмы их дверц были забраны белой бумагой или бязевыми занавесками, за которыми едва угадывались ряды картонных папок, как будто прямиком поступивших сюда из археологического музея.
На столе дежурного Коля не увидел компьютера, принтера, сканнера, и ни какой другой оргтехники, кроме коробки телефонного аппарата с изогнутой ручкой. Ещё на столе гудел примус, примитивное нагревательное устройство. На примусе пыхтел жестяной чайник с помятым боком. Между телефонным аппаратом и примусом лежала газета, настоящая бумажная газета. Коля сумел разобрать её название: "Советский спорт"
На газете лежали куски чёрного хлеба, и высилась открытая консервная банка, в которой торчала алюминиевая ложка. Рядом находились разрезанные луковицы и надорванная пачка папирос.
— Здравствуйте, Андрон Викторович — проскрипел человек с одним глазом.
— Здравия желаю, Пров Фомич, — откликнулся дядя Андрон.
Они обнялись. Человек с одним глазом вернулся за стол. Коля увидел его лицо. Оно было в шрамах, но шрамы его не портили, но делали значительным, и внушающим доверие.
— Чаю? — спросил Пров Фомич.
— Спасибо, дома попили, — отказался Андрон Викторович, — Нам бы Псоя Кузьмича повидать. Он у себя?
— На месте. Сейчас доложу.
Пров Фомич покрутил ручку телефона и снял трубку:
— Ромашка, ромашка — я пепел… Псой Кузьмич, к вам Андрон Викторыч… Не один, не один… С каким-то молодцом… Пускать? Лады, лады…
— Проходите, Андрон Викторыч, и вы, молодой человек, походите, не знаю, как вас звать величать…
— Коля…
— Николай, значит…А по батюшке?
— Викторыч, — ответил за племянника дядя.
— Ну что ж, проходите, Андрон Викторыч и Николай Викторыч. Псой Кузьмич вас ожидают. Ну, ты, Андрон, знаешь, где он сидит…
— Ещё бы…
Дядя толкнул дверь, которую Коля ни за что бы, ни заметил среди шкафов, и они вошли в совсем тёмный коридор, в котором, что называется, было не видно ни зги. Молодой человек тут же больно ударился коленом о какой-то острый угол.