— Да.
— А что происходит после выстрела?
— Я просыпаюсь.
Пуаро медленно и задумчиво кивнул.
— Любопытства ради: вы и вправду держите револьвер в том самом ящике?
— Да.
— Зачем?
— Я привык. Всегда следует быть готовым.
— К чему?
— Человек в моем положении должен быть начеку, — раздраженно сказал Фарли. — У богатых много врагов.
Пуаро оставил эту тему. Помолчав немного, он сказал:
— И все же, почему вы послали именно за мной?
— Я скажу вам. Сначала я обратился к врачу — к трем, если уж быть точным.
— И?
— Первый сказал, что все дело в диете — этот был пожилой. Тот, что помоложе, представлял современную школу. Он уверял меня, что причина кроется в реальном событии, случившемся со мной в раннем детстве в двадцать восемь минут четвертого. И я настолько не хочу вспоминать это происшествие, что ассоциирую его с собственной смертью. Таково было его объяснение.
— А третий? — поинтересовался Пуаро, Голос Бенедикта Фарли сорвался на злобный визг:
— Молокосос! Он развил нелепейшую теорию. Утверждает, что я — да, да, я! — устал от жизни, и она так мне ненавистна, что я сплю и вижу, как бы с ней покончить.
Однако, поскольку признать это означало бы признать полное свое фиаско как личности, в момент пробуждения я отказываюсь взглянуть правде в глаза. Во сне же мое истинное «я» прорывается наружу и делает то, чего мне действительно хочется, — убить себя.
— Он считает, что в глубине души вы действительно хотите совершить самоубийство?
— Но это чушь! Чушь! — яростно выкрикнул Бенедикт Фарли. — Я абсолютно счастлив! Я получил все, что хотел, все, что можно купить за деньги. Невозможно, невероятно даже представить себе такую дикость!
Пуаро с интересом взглянул на Фарли, Что-то в его трясущихся руках и пронзительном срывающемся голосе говорило, что он протестует слишком уж яростно, словно пытаясь разубедить себя в том, в чем сам подозревает.
Однако Пуаро ограничился только деловитым вопросом:
— И зачем же вам я?
Бенедикт Фарли успокоился так же внезапно, как только что вышел из себя. Он выразительно постучал пальцем по столу.
— Есть и другая возможность. И если это так, вы должны знать. Вы знамениты, у вас были сотни случаев — самых невероятных, фантастических случаев, — и вы должны знать.
— Знать что?
Фарли снизил голос до шепота:
— Предположим, кто-то хочет меня убить… Может ли он сделать это таким способом? Может он заставить меня видеть этот сон ночь за ночью?
— Вы имеете в виду гипноз?
— Да.
Эркюль Пуаро задумался.
— Думаю, это возможно, — сказал он наконец. — Но, опять же, подобный вопрос следует задавать скорее врачу.
— В вашей практике не встречалось подобных случаев?
— Боюсь, они слишком уж отличались от вашего.
— Но вы понимаете, о чем я? Меня заставляют смотреть все тот же сон — ночь за ночью, ночь за ночью, — и однажды внушение оказывается сильнее меня — и я ему подчиняюсь. Делаю то, что мне так часто снилось: убиваю себя!
Эркюль Пуаро медленно покачал головой.
— Вы сомневаетесь, что такое возможно? — спросил Фарли.
— Возможно? — переспросил Пуаро. — Я не стал бы употреблять этого слова.
— Стало быть, вы считаете, что это невозможно? — настаивал Фарли.
— Решительно невозможно.
— Доктора говорят то же самое, — тихо пробормотал Фарли. — Но почему тогда я его вижу? Почему? Почему? — спросил он, снова переходя на крик.
Эркюль Пуаро только покачал головой.
— И вы совершенно уверены, что не сталкивались ни с чем подобным в своей практике? — снова спросил Бенедикт Фарли.
— Никогда.
— Это я и хотел узнать.
Пуаро деликатно откашлялся.
— Вы позволите мне один вопрос?
— Что такое? Что еще? Спрашивайте что хотите.
— Кого вы подозреваете в намерении убить вас?
— Никого, — выкрикнул Фарли. — В том-то и дело, что никого.
— Однако идея все же пришла вам в голову, — настаивал Пуаро.
— Я только хотел узнать.., возможно ли это.
— Что ж, весь мой опыт говорит: «Нет». Кстати, вас когда-нибудь гипнотизировали?
— Разумеется, нет. Вы же не думаете, что я позволю ставить над собой какие-то дурацкие опыты?
— Тогда, думаю, можно сказать, что ваша версия совершенно беспочвенна.
— Но сон, глупец вы эдакий, сон!
— Сон, конечно, удивительный, — задумчиво проговорил Пуаро и, помолчав, продолжил:
— Я бы хотел осмотреть декорации этой драмы: стол, часы, револьвер…
— Разумеется. Я провожу вас.
Запахнув полы своего халата, старик приподнялся в кресле, но неожиданно, словно что-то внезапно вспомнив, рухнул обратно.
— Нет, — сказал он. — Нечего там смотреть. А все, что можно было рассказать, я уже рассказал.
— Но я бы хотел увидеть лично…
— В этом нет необходимости, — отрезал Фарли. — Я выслушал ваше мнение. Этого достаточно.
— Как вам угодно, — согласился Пуаро, пожимая плечами и поднимаясь. — Сожалею, мистер Фарли, что не смог оказаться вам Полезен.
Бенедикт Фарли сосредоточенно смотрел куда-то в сторону.
— Хватит с меня мошенников, — угрюмо проговорил он. — Я дал вам факты, вы не сумели ими воспользоваться, и кончим на этом. Можете прислать чек за консультацию.
— Не премину сделать это, — сухо ответил Пуаро и направился к двери.
— Погодите, — окликнул его миллионер. — Мне нужно письмо.
— Письмо от вашего секретаря?
— Да.
Пуаро поднял брови. Сунув руку в карман, он вынул сложенный лист бумаги и протянул его старику. Тот внимательно осмотрел его, кивнул и положил рядом с собой на стол.
Эркюль Пуаро снова повернулся к двери. Он был озадачен. Его деятельный ум снова и снова прокручивал услышанную историю. Однако теперь какое-то смутное беспокойство мешало течению его мысли. Что-то было не так, причем не с Бенедиктом Фарли, а именно с ним, Эркюлем Пуаро.
Когда его рука уже касалась дверной ручки, он вспомнил. Он — Эркюль Пуаро! — совершил ошибку. Он повернулся.
— Тысяча извинений! Я задумался над вашей проблемой и допустил оплошность. Это письмо, которое я вам отдал, — я по ошибке сунул руку в правый карман вместо левого…
— Что? Что такое?
— Письмо, которое я вам сейчас дал, — оно из моей прачечной по поводу испорченных воротничков.
Пуаро с извиняющейся улыбкой сунул руку в левый карман.
— Вот ваше письмо.
Бенедикт Фарли выхватил его из протянутой руки Пуаро.
— Какого черта? Вы вообще когда-нибудь думаете, что делаете? — взорвался он.
Пуаро взял свою записку из прачечной, еще раз вежливо извинился и вышел из комнаты.
Выйдя, он ненадолго задержался на лестничной площадке. Место для нее было отмерено на редкость щедро.
Прямо перед Пуаро стояли большая старая деревянная скамья и длинный узкий стол, на котором лежали журналы.
Чуть дальше были два кресла и столик с цветами. Все это немного напоминало приемную дантиста.
Внизу в холле его ожидал дворецкий.
— Вызвать вам такси, сэр?
— Нет, благодарю вас. Вечер такой теплый, что я, пожалуй, пройдусь.
На тротуаре Эркюль Пуаро постоял, выжидая, когда схлынет поток машин, и двинулся через оживленную улицу.
Его брови были сосредоточенно сдвинуты.
— Нет, — сказал он себе, — решительно ничего не понимаю. Во всем этом нет ни малейшего смысла. Печально признаваться себе в этом, но я, Эркюль Пуаро, совершенно сбит с толку.
Так закончилось то, что можно бы было назвать первым актом драмы. Второй последовал через неделю и начался с телефонного звонка от некоего Стиллингфита, районного врача.
С поразительной — тем более для врача! — развязностью он заявил:
— Пуаро, это вы, старый плут? Стиллингфит на проводе.
— Да, друг мой. Что случилось?
— Я звоню из Нортвэй — ну, особняка Бенедикта Фарли.
— Да? — Пуаро сразу оживился. — И как он?
— Так себе. Мертв. Застрелился сегодня днем.