Хозяин попробовал в очередной раз освежить переполненный стакан гостя. Ему удалось вместить в него еще одну каплю двадцатилетнего вина. Себе Джарназ налил до краев.
– Мне сто девятнадцать лет! А знаешь, какое слово мне бы хотелось произнести, да так, чтобы меня услышали? – Джарназ выждал паузу, дожидаясь возможных вариантов, но званый гость не издал ни звука.
– Мама, это слово мама. Ее молочный суп, шарф, лечащий от всех болезней, ее переживания по поводу моей учебы, я не забуду никогда. Ты явился за ней, когда ей было всего пятьдесят пять. Я долго гневил тебя, проклинал. Но после ста лет пришел к мысли, что она отдала мне все, даже годы, которые сама не дожила. Мой отец воспитывал меня в строгости. Он никогда не хвалил меня. На лошади научусь ездить, пятерку получу, водку хорошую сделаю, медведя на охоте убью, а ему хоть бы что. Только со временем понял, что таким образом он подстегивает меня на новые свершения. Как только я не пытался шевелить мозгами и работать не покладая рук, чтобы добиться похвалы с его уст, но все было тщетно. Правда однажды, когда я поступил в институт, он накрыл на стол, позвал близких нам людей и перед ними промолвил фразу: «Сегодня самый счастливый день, мой сын – абитуриент». Естественно, он и не догадывался, что я услышу то, как он это скажет. Я отмечал это событие в нескольких десятках метрах, сидя со своими товарищами. А к взрослым зачем подходил уже не помню, ведь без малого уже сто лет прошло, – долгожитель задумался, погрузился в себя, погрузился навек назад. Он вспоминал, как было хорошо. Шумный дом полный гостей. Дяди и тёти, не пропускающие ни одного праздника семьи. Младшие братья, которым можно было выписать подзатыльник, и старшие, от которых, подзатыльник можно было отхватить. Заботливые сестры целыми днями хлопочущие во дворе. Балующие вниманием бабушки и дедушки, и в случае необходимости становившиеся щитом от родительских наказаний. Друзья, сидящие по обе стороны, такие молодые, такие живые. Соседский парень, предлагающий уйти за пару километров, чтобы покурить одну папироску. Прожитая жизнь заставила пустить старика слезу воспоминаний. Но Джарназ быстро взял себя в руки, вытер лицо и добавил:
– Хорошую жизнь я прожил! Спасибо за это папе и маме.
Четвертый стакан хозяин дома выпил с двух попыток, но все же осушил его до дна. Старик достал очередную самокрутку. Закурил. Вино, играясь в его организме, рисовало на лице легкую улыбку. Откинувшись на спинке стула, Джарназ пристально смотрел на званого гостя, он пристально смотрел в пустоту.
– А у тебя есть родители? Просто мне интересно, чье ты порождение. Наверняка ты появился с первым человеком, или, быть может, ты приносишь людей в этот мир, а потом, когда наступает их время, забираешь. Ты прости, если я отвлек тебя от каких-то серьезных дел сегодня, позвав к себе. Наверно из всех живущих ныне людей я больше всех рад видеть тебя. Понимаешь, я устал от бытия, – потушив сигарету, Джарназ наполнил свой стакан, но уже не до краев, как раньше, а немногим больше половины.
– Жизнь… Что такое жизнь? Миллионы мудрецов, философов, ученых, политиков, старейшин ежедневно излагают тысячу цитат и нравоучений, как надо жить. Скажу больше, каждая из моих соседок говорит мне, как следует жить. Это их дело, наше дело – прислушиваться к их мнению или нет. Но судить, правильно мы живем или нет, может лишь Всевышний. А я тебе сейчас расскажу, как я прожил эту жизнь, все сто девятнадцать лет умещу в несколько предложений. Семь детей, тридцать два внука, сто четыре правнука. Простит меня Бог, но точное число праправнуков я не знаю. На данный момент около трех сотен. Это не предел, ведь правнуки мои еще молодые, – довольный собой Джарназ засиял. Он гордо выпрямил спину, покряхтел немного горлом, чтобы сделать свой голос чище и продолжил:
– Я прожил жизнь не зря. Мои взгляды таковы: «Оставь после себя потомство, и чем больше ты оставишь, тем лучше. Не будь подлым человеком. Зло всегда возвращается, не к тебе, так к кому-то из твоих наследников», – Джарназ поднял высоко вверх стакан.