– Ора, Тадари, на что тебе столько сахара? – говорил Шарах другу, уносящему на горбу целый мешок. – Сахар надо использовать как консерватор, а не усилитель градуса и вкуса.
Тадари остановился. Замер. Небрежно сбросил мешок на землю, да так, что тот разошелся по швам, после чего медленно повернулся и, сплюнув в сторону, заявил:
– Мне показалось, или ты меня, винного творца с пятидесятилетним стажем, решил уму разуму учить?
– Успокойся, брат. Я просто хотел сказать, что в твоем вине глюкоза в избытке.
Тадари покраснел от злости.
– На свою приторную кислятину посмотри! А мое обижать не надо!
Теперь в ярость пришел и Шарах.
– Знаешь, вино бывает мужским или женским. А у тебя оно детское. А малышей обижать нельзя.
Разразился спор, повысились тона, в обе стороны летели язвительные и иногда даже оскорбительные слова. Пару веков назад перчатка незамедлительно полетела бы в чье-то лицо, зачинщики превратились бы в дуэлянтов, и выход с положения нашла бы только пуля. Благо, это случилось в абхазском селе, где толерантность и дипломатия всегда были на высшем уровне.
На шум сбежались все соседи и проходящие мимо люди. Вслушиваясь в суть разговора, они поддерживали одного из спорщиков. В защиту Шараха стали те, кто считал, что вино должно быть мужским, а значит выдержанным и терпким. А оппоненты доказывали, что напиток гораздо лучше, когда он женский – сладкий, некрепкий и с выраженным ягодным ароматом. Многие из пришедших посчитали своим долгом высказаться. Сельчане поделились на Шарахистов и Тадаристов. Причем первые сразу невзлюбили вторых, а вторые – первых. Даже спустя время они не перестали бранить друг друга, при каждой возможности отыскивали изъяны у образовавшейся оппозиции и обнародовали их. Каждый всячески старался показать свое превосходство. В деревне возникла вражда двух кланов.
И так и сяк пытался примирить их мудрый старейшина Джарназ Мукба. Пользуясь своим авторитетом, он велел им жать руки, но толку не было, стоило разойтись, как снова находили причину, чтобы поругаться. Давил на родственные отношения, но и тут результата не было. Бывали семьи, в которых муж поддерживал Шараха, а жена – Тадари. Долго размышлял долгожитель и пришел к мысли, что люди сами должны понять, что они – один народ, и что два мнения – это возможность выбора, а не повод для ссоры. Джарназ объявил о сельском сходе, где собрались Шарахисты и Тадаристы. Одни расселись по левую сторону, другие по правую, а старейшина выступил перед ними с речью:
– Вот вы, – обратился он к Шарахистам, – заявляете, что они что-то делают не так. Что касается вас, – долгожитель указал на Тадаристов, – вы в свою очередь то же самое говорите за них. Бла-бла-бла, бла-бла-бла. Мы все только говорим, так давайте решим вопрос делом. Абхазский сомелье отличается от своих коллег в других странах тем, что во всем мире, профессионалу достаточно понюхать и пригубить вина, чтобы высказать по нему умозаключение. В Стране души с этим посложнее. Дегустатор должен сесть за стол, выпить стаканов тридцать, важно, чтобы пилось с удовольствием, после встать и без проблем дойти до дому, лечь спать и на утро проснуться без головной боли – вот тогда напиток можно назвать хорошим, – выдержав паузу, старейшина продолжил. – Мы с вами поступим следующим образом: накроем два одинаковых стола, за один посадим Шараха и его единомышленников, за другой Тадари и его новоиспеченную команду. Вино каждый будет пить свое. Победят те, кто больше выпьет, при этом вести себя надо будет спокойно, не буйно. Да еще и на рассвете пробудиться с прекрасным настроением.
Все дали свое добро на участие. Обе группы подобно командам «Формулы-1» побежали по своим конюшням, в их случаях амбарам и гаражам, четко распределив между собой обязанности: руководителя процесса, механика, рабочей силы и штурмана, севшего за аппарат и растопившего огонь, обозначающий, что старт гонке дан. Никто не сомневался в своей победе, Шарахисты и Тадаристы незамедлительно приступили к делу.
Собрав плоды, первые приступили к давке. Шарах любил добывать виноградный сок ногами. Раньше это часть виноделия проходила следующим образом: они с Тадари вставали босыми в таз, в который был помещен урожай, а кто-нибудь из соседей садился рядом и отбивал на барабане лезгинку, и они под ее искрометный ритм мяли грозди. Тадари говорил, что музыка хорошо влияет на сок, а те улыбки и хорошее настроение, которые, танцуя, испытываешь на ягодах, непременно отразятся на человеке, который будет его пить. И он, употребив его, обязательно захочет потанцевать. На сей раз все обстояло по-другому: было скучно. Даже барабанщик не спас ситуацию. Шарах многие годы получал особое удовольствие с процесса получения сока Изабеллы, но без близкого друга это занятие потеряло смак.