– Что сразу Сибирь-Сибирь? Я с Анри согласен. Вдруг там, – Инал Харбедия задумался. – И вправду, что из кремля для такого человека как он, приятного могли прислать.
– Довольно споров! – вмешался старейшина Джарназ Мукба. – Пришлют, увидим. Недолго ждать осталось. А сейчас все к столу, а то еда уже стынет.
***
Нарсоу Квициния был ярым оппонентом коммунистического режима. До последнего избегал коллективизации и работ в колхозе. А когда все же ему пришлось собирать государственный урожай, то он выполнял задания настолько небрежно, что лучше он ими не занимался бы. Часто дразнил односельчан, искренне работающих во благо. Называл их глупцами, выполняющими чужой труд за кусок хлеба. Неоднократно ловился на кражах и мелких хулиганствах. Но всегда ему все сходило с рук, в связи с уважением к его роду. Уж больно влиятельные люди ходатайствовали за него под свою ответственность. Поведение Нарсоу менялось ненадолго, как только разговоры вокруг него утихали, он возвращался к привычному для себя образу жизни. Кто знает, что было бы дальше, если бы не война. В тот роковой и злополучный год, когда на страну братских, советских народов напал фашистский враг, многие повставали на защиту своей родины. Кто-то делал это добровольно, из-за любви к отчизне. А кто-то под давлением, из-за боязни трибунала. К сожалению Нарсоу Квициния причислялся ко вторым, патриотизма в нем было мало. С недоверием к нему относились знающие его призывники. Нарсоу долго себя ждать не заставил, уже в первые месяцы Гитлеровского наступления, попавшись на грабеже. Он был задержан ночью с ящиком, покидающий линию фронта. Зная его нрав разбираться не стали, его отправили в дисциплинарный батальон, а ящик дели куда-то, не до него было. Чудом Нарсоу избежал расстрела. Только в пятьдесят третьем году ему удалось попасть под амнистию. Вернувшись обратно в село, он изменился до неузнаваемости. Жил сам по себе, ни с кем не общался, никого не трогал и раздражался, когда кто-то его беспокоил. Шарах вместе с другими не безразличными к нему сельчанами много раз пытались вразумить его, вернуть в общество, но не к чему это не приводило. Больше полувека Нарсоу прожил в своем доме, ухаживая за своим скудным огородом, которого едва хватало, чтобы прокормить себя, не говоря о том, чтобы встретить гостя. Да его никто и не навещал. Все события и мероприятия в деревне обходили его стороной.
***
– Может, сходим за Нарсоу? Позовем к столу, пускай человек по-человечески отобедает. Праздник как-никак его непосредственно касается. Он всё-таки воевал, хоть и недолго, – отрывая руками куриную ножку, говорил Шарах.
– Да не придет он, – уверенно произнес Тадари. – Хотя кто знает, что за посылка к нему едет. Вдруг удастся его убедить, что это последняя для него возможность вкусно поесть, – Тадари пошутил и сам посмеялся, но быстро осознал, что сказал глупость.
– Пту-пту-пту, – сплюнул Шарах через плечо и трижды постучал по деревянной скамейке, – типун тебе на язык. Ты же собирался за фотографом сходить. Грех такой день не запечатлеть. Взгляни, какие люди сидят, – Шарах указал на пожилых, полностью посидевших, покрытых морщинами, но не потерявших блеск в глазах ветеранов. После чего обратился к Джарназу Мукба с просьбой рассказать какой-нибудь случай из войны.
– Хорошо, только дайте мне закурить, – старейшина осмотрел сидящих рядом с ним людей в ожидании папироски.
– Даду Джарназ, ты же не куришь! Да и в твоем возрасте нельзя, вон посмотри, даже написано «Курение убивает», – показывая упаковку, заявил Гудалия Анри.
– Написано-написано, – как бы передразнив своего младшего товарища, ответил долгожитель и вытащил из пачки одну сигарету. – А я сейчас вам поведаю историю, как сигарета мне жизнь спасла!
Всем стало интересно, как такое возможно и, отложив тарелки и стаканы в стороны, все подошли поближе к рассказчику.
– Это был тяжелый сорок второй. Куда не посмотри везде немцы. Провизия была на исходе. Собрал нас командир и раздал всем по одной сигарете с наказом: «Последние, вечером соберемся, покурим», но фраза: «До вечера еще дожить надо» на тот момент была актуальна как никогда. Фашисты окружили нас, взяв в кольцо. Только один выход из окружения – минное поле. Идем мы аккуратно, каждое движение проверяем, как вдруг сзади взорвался гаубичный снаряд. И тут паника, кто куда. Я про мины забыл совсем и устремился в сторону леса. Пока бежал, вся жизнь перед глазами пробежала. Оказавшись возле дерева, остановился отдышаться. Переведя дух, только решил сделать шаг, как вспомнил о сигарете, как о единственном что у меня в жизни осталось. Давай думаю, покурю. Залез во внутренний карман, а руки дрожат, да так, что не удержал папироску и она упала. Нагнулся за ней, ищу, а тут леска перед носом к дереву примотана, – выдержав паузу, Джарназ прикурил. – Вот и тогда, я оперся спиной об ольху и затянулся разок-другой. Потом перешагнул растяжку и пошел дальше. Так, что я перед сигаретами в большом долгу, они мне жизнь спасли.