Прибегая к живым междисциплинарным экскурсам в экзистенциальную философию Жан-Поля Сартра и психоанализ Зигмунда Фрейда, К. Штренгер снова и cнова возвращается к концепции свободы, предложенной крупнейшим философом Исайей Берлином, рожденным еще в Российской империи, который был преисполнен скепсиса в отношении различных доктрин спасения и, по сути, разделял понимание свободы именно как приключения. Прибегая к формулировкам Штренгера: «Либерализм – это не спасительное учение, долженствующее завершиться раем на земле. Я считаю, что перед лицом альтернативы либерализму, каковой является варварство, умение жить, мирясь даже и с лишениями, которые несет свобода, – это великое цивилизационное завоевание». Анализируя и сопоставляя, с одной стороны, аргументы великих учений, сулящих всеобщее спасение, с другой – разные концепции свободы, К. Штренгер демонстрирует читателю чистую красоту либеральной мысли.
ПРИКЛЮЧЕНИЕ СВОБОДА
Путеводитель по шатким временам
ПРЕДИСЛОВИЕ
ВОЗМОЖНО ЛИ ЕЩЕ СПАСТИ ЗАПАДНУЮ КУЛЬТУРУ?
Всего один вечер, проведенный в каком-нибудь из бесчисленных киномультиплексов, которые уже не один десяток лет растут и множатся у нас как грибы, может навести на мысль, что западной цивилизации пришел конец и что ее спасение вряд ли стоит труда. Циклопические фигуры кинозвезд и фантазийных существ вроде Бэтмена и Шрека вперемежку со стойками для фастфуда загромождают нескончаемые коридоры и переходы. Публика, не в силах противостоять соблазну благоухающего попкорна, с огромными пакетами толпой устремляется в кинозалы, где первые двадцать минут проводит за созерцанием рекламы и трейлеров. А после сеанса люди задаются вопросом, за каким дьяволом транжирятся десятки миллионов долларов на создание ярких эффектов, лишь прикрывающих собой идиотский сценарий, насквозь тривиальный и полный логических несообразностей. В такие минуты трудно отрешиться от мысли, что западное общество потребления обречено на гибель. И никто, хоть немного озабоченный состоянием культуры, не станет всерьез сожалеть о его конце, наступит ли он вследствие экологической катастрофы или серии террористических актов. Подобные размышления могут посетить человека в каком-нибудь огромном торговом центре, этаком храме консюмеризма, или при виде многотысячной очереди, всю ночь мерзнущей на ветру в нетерпеливом ожидании – нет, не явления Иисуса Христа, но лишь очередной модели айфона. И действительно, нет недостатка в писателях и иных интеллектуалах, которые не только предрекают, но едва ли не поторапливают гибель Запада. Достаточно вспомнить Мишеля Уэльбека, Дэвида Фостера Уоллеса или Джона Грея.
В этом очерке я попытаюсь поставить диагноз обозначенной болезни, охватившей западное общество. Наивысшим достижением модерна, каким он утвердился на Западе, явилось то, что он предоставил каждому индивиду возможность устраивать свою жизнь по собственному разумению и развернул перед людьми широкий спектр жизненных форм и стилей.
Капризная потребительская избалованность западного человека стала порождением совершенно невероятного исторического периода. После окончания Второй мировой войны Запад в течение десятилетий наслаждался плодами экономического роста и технологического прогресса, никогда прежде не виданными в истории человечества. За это время выросло три поколения, для которых эмансипированный образ жизни стал чем-то непреложным. На счастье имеет право каждый – так стали думать, и если кому-то счастья не досталось, он может предъявить претензии на лучшую жизнь своим родителям или «обществу». А если новая жизнь не задалась, мы по крайней мере вправе ожидать, что фармакология заодно с медициной избавят нас от такого несчастья или хотя бы его умерят.
Мое главное утверждение сводится к тому, что подобные потребительские настроения вкупе с наблюдаемой нехваткой гражданской ответственности выросли на почве мифа, отчетливее всего сформулированного Жан-Жаком Руссо: будто бы люди рождаются свободными, но цивилизация накладывает на них неизбежные оковы. Согласно этой романтически-либеральной концепции[1], истинная душа человека изначально чиста и, чтобы полностью раскрыть ее потенциал, потребно лишь одно – свободное пространство. Руссо исходит из предпосылки, что ответственными, добродетельными и свободными люди могли бы стать лишь при отсутствии разлагающего влияния общества. Этот миф о некоем изначальном Я, которое будто бы дремлет в каждом из нас, особенно внятно обозначился в западном мире в 1960-е годы (новые редакции этого мифа в нынешней популярной психологии я надеюсь обсудить ниже).
1
Используя понятие «романтический», я отдаю себе отчет в том, что романтизм на протяжении истории объединял в себе разные течения, из которых я выделяю одно определенное; подробности см.: