Руссоистскому мифу противостоит позиция, в различных вариантах восходящая к классической античной философии: свобода может быть лишь завоевана и добиваться ее человеку приходится всю жизнь[2]. Внутренняя дисциплина, необходимая, чтобы разобраться в себе и понять, что нам насущно важно, а что лишь порабощает, должна оттачиваться ежедневно и потому обретается лишь немногими – теми, кто склонен над этим трудиться и проявляет соответствующую волю. Это воззрение культивировал Монтень в своих знаменитых «Опытах», Спиноза возвел его в ранг философской системы. Зигмунд Фрейд стал тем мыслителем, который заново сформулировал классическую концепцию свободы[3] в терминах естествознания и превратил интеллектуальный психоаналитический тренинг в регулярную терапевтическую практику. Во второй части настоящего очерка я предполагаю показать, что, несмотря на неприятие современной когнитивной неврологией некоторых частных тезисов Фрейда, главное его положение – о том, что свобода и счастье не вручаются нам по праву рождения, – остается в силе. Подлинная свобода – это завоевание, которое обретается лишь тяжелым трудом, данный тезис отстаиваю и я в настоящей работе. В соответствии с таким представлением личная и политическая свобода видится как сверхсложный культурный продукт, обладание которым налагает на каждого члена свободного общества весьма высокие требования. Динамика нашего взросления состоит в постоянном росте ответственности, которую мы на себя берем, и в том, что нам все реже и реже – а то и вовсе никогда – предписывают, что нам надлежит делать, и таким образом наша свобода расширяется. Мы сами выбираем для себя обязанности и определяем меру, в какой будем их исполнять, будь то в личной, общественной, профессиональной или государственно-бюрократической сфере.
В рамках классических античных представлений подобная свобода также рассматривается как одно из важнейших достижений общества. Исайя Берлин, возможно самый значительный либеральный мыслитель XX века, в своей знаменитой лекции «Две концепции свободы» обозначил это понятие как «негативная свобода», то есть свобода желаемых действий, которая не ограничивается ни государством, ни обществом[4]. Он подчеркивал, что общество лишь тогда может считаться либеральным, когда негативная свобода человека ограничивается в нем не более, чем это необходимо, чтобы не нанести вреда другим людям и обеспечить обществу дальнейшее функционирование. При этом классическая концепция исходит из того, что негативной свободы еще недостаточно: чтобы быть по-настоящему свободным, человек нуждается также в том, что Берлин называет «позитивной свободой». Если негативная свобода определяется отсутствием внешнего принуждения, то позитивная свобода состоит в том, что мы обладаем фактической автономией. Подлинное самоопределение предполагает в нас разум, знание и дисциплину. Негативная свобода вполне допускает, что мы порой становимся рабами своих страстей, вожделений и даже внешних манипуляций. Концепция позитивной свободы, напротив, отражает острую человеческую интуицию: мы поистине свободны лишь тогда, когда наполняем негативную свободу неким ясно осознанным содержанием. Поэтому, к примеру, мы видим своим долгом воспитывать наших детей, не позволяя им совершать поступки, которые могут причинить им вред. Поэтому мы считаем, что личность достигает совершеннолетия именно в тот момент, когда фактически обретает автономию.
Исайя Берлин подчеркивал величайшую опасность превратной интерпретации понятия позитивной свободы тоталитарными режимами. Так, история коммунистических стран показывает, что в этих странах может бытовать убежденность, будто целые социальные слои, как, например, буржуазия, могут обладать «ошибочным сознанием». Вследствие этого они должны быть подвергнуты «перевоспитанию» со стороны мудрой партии. Предостережение Исайи Берлина об извращенном понимании позитивной свободы остается актуальным по сей день. Между тем феномен разложения, постигшего свободный мир (бездумный консюмеризм или полная отчужденность большого числа граждан от политической повестки), свидетельствует, что именно сегодня понятие позитивной свободы имеет высокую политическую значимость. Как будет показано ниже, среди социологов культуры утвердилось мнение, что граждане свободного мира сплошь и рядом пренебрегают своей свободой и не готовы отстаивать собственное понимание жизни и оптимального политического строя.
2
3
Более подробный анализ классической точки зрения, а также взглядов Фрейда как ее продолжателя см. в:
4