— Что с фруктами будет? Видал, какой норд-ост?!
Саша кивнул.
Это был норд-ост! Знаменитый северо-восточный ветер, предвещающий бурю!
Лицо окоченело, руки стали красными. Саша засунул их в карманы. Наткнулся на звездочку.
Стоило все-таки съездить к морю!
Впереди уже виднелась сетчатая решетка с калиткой, за которой чернела сторожка. Там на гвозде висела его школьная куртка. Ждал дядя Федя.
Саша вошел в калитку, ощутил под ногами пружинящие доски причала.
— Весла унесло!
— Черт с ними! Корму заводи! Корму!
Крики раздавались с устья реки.
Саша подошел к краю причала.
В том самом месте, где утром он чуть не посадил лодку на мель, в том самом месте, по пояс в воде, три человека тащили на руках лодку.
Лодку, в которой был дядя Федя!
Саша попятился.
Мутная волна высоко вздыбилась над головами идущих по реке. Мелькнуло крутящееся красное весло. Волна рухнула. Лодку с дядей Федей подбросило вверх, люди оказались по горло в воде.
— Скорее! Опять накроет!
— Спокойно! Не достанет! Разворачивай бортом!
Саша отступил за угол сторожки.
— Давай к берегу! На себя, на себя веди!
— Тебе говорят — на себя!
Док и еще два каких-то человека вынесли дядю Федю на причал.
С них потоками струилась вода.
Док снова спрыгнул в реку, подтянул за цепь лодку.
Саша метнулся назад. Оказался в узком пространстве между сторожкой и сараем. Сзади была решетка.
Если увидят… Бежать некуда.
— Берись, дядя Федя! — По причалу тяжело затопали ноги. Его, видимо, несли в сторожку.
Саша стоял, вжавшись в стену.
«Все из-за Кости… Из-за Кости…» — лихорадочно думал он.
Стукнула дверь.
Саша стоял как прикованный.
В сторожке раздавались голоса. В любую минуту мог кто-нибудь выйти.
Саша осторожно выглянул. Причал был пуст. Пригнувшись, чтоб его не увидели в окно, Саша завернул за угол, прокрался вдоль стены.
Дверь в сторожку была полуоткрыта.
Он замер.
Потом бросился к калитке.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Железная площадка ходила ходуном.
Саша стоял в сумрачном переходе между вагонами, придерживаясь за пыльную, сборчатую стенку, отделяющую его от холодного ночного пространства.
Колеса екали. Что-то все время пронзительно взвизгивало.
Долгое время ему казалось, что две ерзающие под ногами железные пластины вот-вот разойдутся и он провалится туда — на рельсы.
Потом он привык. И теперь уже боялся только контролеров, которые неминуемо должны были пройти из вагона в вагон.
Контролеров пока не было.
Поезд, видимо, повернул — Сашу резко бросило вбок. Он стукнулся виском о косую железную штангу. И не почувствовал боли.
В нем давно уже все онемело — с той минуты, как он увидел дядю Федю в наполненной водой лодке, — и только обрывки мыслей судорожно путались в голове:
«Дядя Федя… Костя… Костя… Дядя Федя…»
Временами он закрывал глаза, и каждый раз почему-то со всей отчетливостью видел одно и то же — литое тело волны с крутящимся красным веслом.
Но каждый раз весло крутилось все медленней. Словно останавливающийся пропеллер…
— Даже пива нет?! — Дверь лязгнула, из тамбура стегануло светом.
— Говорю — закрыт ресторан! Завтра — с девяти.
Дверь снова лязгнула. И опять стало темно.
Саша перевел дыхание.
И вдруг дверь снова открылась.
— Ты что думаешь, я тебя не заметила? А ну-ка выходи на свет!
Низенькая толстая проводница вытащила его за рукав.
Саша стоял посреди тамбура, ослепленно моргал.
— Ну, что будем делать? — спросила проводница. — Куда направляешься?
— В Москву.
— Сам откуда?
— Из Москвы.
— Что с тобой случилось? Где пиджак?
— Нету…
— «Нету»! Придется ссадить! Что молчишь?
Надо было просить, умолять, плакать…
Саша молчал.
— Ладно. Пока побудь здесь. Что-нибудь придумаю. Вон стул откидной. Оглох, что ли?
— Спасибо.
Проводница еще раз оглядела его с головы до ног. И вошла в вагон.
Сквозь дверное стекло Саша видел ее удаляющуюся спину, длинный освещенный коридор, пассажиров, стоящих у окон…
Он отошел от двери, послушно откинул тугой стул, сел, прислонился к холодной стене.
Почему-то вспомнил инвалида на костылях, у которого Костя тогда в вагоне попросил сигарет. Всегда все у всех просит… У Саши — Пушкина, у своей матери — денег…