Война… Для тебя она свалилась с раскаленного неба пикирующими «юнкерсами». Истребитель комэска рванулся по полю, но шасси попали в воронку, и самолет встал на нос.
Тебе так сильно хотелось летать и драться, что часы, проведенные в воздухе, проносились секундой. Казались вечностью те дни, когда наступала нелетная погода, или сидели без бензина, или аэродром перебазировался. Верилось, с друзьями не пропадешь.
Славе Рогульскому из Сызрани было девятнадцать лет. Когда тебя добивал «мессер», он прикрыл тебя. После боя он опустился на свой аэродром, привычно спрыгнул с крыла, шагнул навстречу бегущим механикам и вдруг стал тихо опускаться в пыльную траву. Он истек кровью раньше, чем подоспела помощь.
Москвич Коля Кутенко и Вася Звонарев из Ухты. Однажды они сопровождали самолет командующего. На них налетела девятка «фокке-вульфов». Немцы атаковали напористо: знали, простой транспортник русские охранять не станут. Кутенко и Звонарев отогнали фашистов. Они вырвались из боя, чудом держась в воздухе. У их машин прострелили всё, что можно прострелить. Но они были хорошими летчиками. Машина Кутенко потеряла элерон и заваливалась влево. У Звонарева заклинился в крайнем положении руль поворота, и самолет тоже кренился влево. Но они летели совсем рядом, как будто поддерживали друг друга, и так, ковыляя, «рука об руку», тянули домой».
Горлов поднял взгляд на бронестекло и с ненавистью посмотрел на лёд. Теперь лёд не походил на медуз. Он вцепился в стекло толстой пористой губкой, и никакая сила не сорвёт его.
В первый раз появился лёд, когда Горлов настиг чужака. Уменьшив подачу топлива, он сбавил скорость. Хлопья паров бросились на фонарь. Влага сразу затвердела. Образовался кружок льда, но через секунду фонарь покрылся сеткой белых трещин. Сильней засветилась приборная доска с сотней выключателей, стрелок и цифр. Рука потянулась к тумблеру антиобледенителя. Секунда, две, три… Спирт омыл стекло, и лёд исчез, как будто кто-то жарко подышал на фонарь.
Но через несколько минут снова появился лёд, и снова пришлось включать антиобледенитель. Чужой бомбардировщик-разведчик нарочно летел в такой облачности, где истребителю, рассчитанному на стремительный, кратковременный полет, придется туго.
Разведчик летел у границы нейтральных вод. Заверни он немного к берегу — и конец его полету. Но пилот разведчика, видно, знает дело.
Горлову показалось, что он мог встречаться с ним. Может быть, это тот, с кем они пили вместе спирт? Тогда, на раскисшем фронтовом аэродроме? Они хлопали друг друга по крепким спинам и пили за победу. Тот наливал воды в спирт, сосредоточенно рассматривал мутнеющую жидкость и протягивал руку: «За жизнь, кэмрид!»
Вполне вероятно, что это он или другой, похожий на него, с подбородком, рассеченным глубокой морщиной, старательно огибает мысы и заливы, выдерживая двенадцатимильное расстояние от русских берегов. А инженеры, сидящие рядом, записывают на пленку всё, что приборы могут учуять отсюда.
Конечно, они видят Горлова на своем локаторе и, пока он тут, не сунутся ближе ни на дюйм.
Бомбардировщик прибавил скорость и выскочил из туч.
В голубом сиянии луны вздыбленные тучи внизу были похожи на волны. Пронзительно свистел ветер. И казалось, не двигатель, а это холодное, фосфорное море клокотало, гремело.
Две черные птицы неслись над ним, забираясь вверх, будто их тянули к себе рассыпанные звезды. Мощь, скрытая внутри, рвалась наружу, выдыхая раскаленный газ. Но вдруг из сопел бомбардировщика потянулась красная полоса. Его нос вяло опустился вниз, к тучам, он заметался, меняя высоты, стараясь ускользнуть от истребителя Горлова, который тенью мчался рядом до тех пор, пока не пришла помощь.
А подоспела она в то время, когда в антиобледенительной системе уже не было спирта, когда зажглась красная лампочка…
И теперь двигатель высасывает из баков последние килограммы топлива.
«Черт возьми, летчику надо, чтобы везло. Да, везло! Пока ты видишь красный свет — ты живешь. И самолет слушается тебя».
Двигатель работает, крылья держат обледеневший самолет. Горлов с благодарностью подумал о своей машине. «Новая машина. Отличная машина! Твоя стихия — земля. Но её стихия — небо. Только там она показывает себя. Она слушается тебя. Ей тоже хочется уцелеть».
— Берёза, Берёза! — с отчаянием кричит Горлов, и вдруг его голос кто-то услыхал.
В наушниках раздался щелчок
— Семерка, я Сорок третий. Берёза вас не слышит. Следите за нами. Идите прежним курсом.
— Кончается топливо!