Может быть, его отбросило волной? Нет, не вынырнул ещё. Наверное, ударился головой о борт. Константин удивился спокойному холодку этой страшной мысли.
Не сговариваясь, они ныряли с Вовкой несколько раз, отлично понимая безнадежность своих усилий.
— Сапоги тянут, а сбросить не могу! — прокричал Вовка и закашлялся, хлебнув воды.
Константин подплыл к нему. Вовка держался за канистру. Константин нащупал у пояса нож — подарок старика Дяталы, — выдернул его из размокших кожаных ножен, но, прежде чем протянуть Вовке, разрезал на себе ремень, освободился от брюк. Сапоги он сбросил ещё раньше.
— Разрежь сапоги. Куртку к черту. Рубаху заправь — теплей будет.
Вовка через несколько секунд вынырнул, тараща по-нерпичьи круглые глаза.
— Один есть!
Со вторым сапогом он возился долго, и Константин понял, что Вовка устал. Он утопил нож и порезал ногу, снимая второй сапог.
«До берега километров десять. Ни один катер не выйдет в такую погоду. Сидят теперь в тепле. Рассчитывать придется только на себя, — думал Константин. Но он ничего не сказал Вовке. — Всё это очень похоже на десятикилометровую лыжную гонку, — решил он. — И не так уж страшно. Нужно двигаться без остановки. И отдыхать в движении. «Выигрывает тот, кто умеет расслабляться», — говорил тренер. Важно найти моменты для отдыха, уловить скрытый ритм движения волн. Только бы не свело судорогой ноги. Вода не очень теплая… Бедняга Ивко… Надо сказать Вовке, чтобы не бросал канистру. Только бы не свело ноги».
— Вовка, как ноги? — спросил он.
— Порез болит.
— Держись. Пойдем потихоньку к берегу. Сведёт — говори мне.
Они поплыли брасом по ветру. Волны настигали их и накрывали иногда с головой. Они выныривали, отплевываясь пахнущей тиной водой. Канистра мешала Вовке, но он не бросал ее, толкая перед собой. Константин старался экономить силы: расслабляя ноги, поджидал попутную волну, и, когда она подходила, это он чувствовал спиной, он расслаблял руки и делал ногами легкий толчок.
«Попал в воду — отращивай плавники, — подумал он. — Плохо, что нельзя разговаривать с Вовкой — наглотаешься воды. Нужно говорить только самое необходимое. Плохо, что Вовка утопил нож. Хороший охотничий нож с удобной рукоятью из сохатиного рога».
Он отогнал от себя мысль о том, что случилось с Ивко. Это случилось, и ничего нельзя было сделать. Нужно плыть и плыть. Они должны добраться до берега, который где-то впереди за пеленой дождя.
Плечевые мышцы начали уставать. Константин перевернулся на спину и, чуть шевеля кистями рук, двигал ногами расчетливо и осторожно, словно преодолевал подъем на лыжне без палок. Вовка плыл рядом, держась за канистру. Ничего, держится молодцом.
О том, что Вовку начало сводить судорогой, Константин понял, увидев, как посерело его лицо, перекошенное гримасой боли. Но сказал Вовка спокойно:
— Свело левую, в икре.
— Расслабься, — ответил Константин, нырнул и схватил его за ногу у щиколотки.
Икроножная мышца была твердой как камень. Он разминал её двумя руками. Вовка дрыгал ногой. Константин нырял ещё два раза, мял сведенную судорогой мышцу. И, вынырнув в третий раз, тяжело дыша, он почувствовал, что устал. Кровь стучала в висках, и серебряные мухи ползали перед глазами по серым волнам.
— Брось! — крикнул Вовка. — Я сам.
— Холд ап, — проговорил в самое Вовкино ухо Константин, вложив в эти слова всё, что не мог сказать ему сейчас из-за шторма. Он нарочно сказал это по-английски.
Всю зиму они вдвоем штудировали английский, оставаясь после работы, и прокуривали до лиловой синевы воздух в лаборатории рыболовства. Это была Вовкина затея — изучить язык вплотную.
Они должны вернуться в лабораторию рыболовства и бросать окурки в большую раковину-перловицу, спорить и зубрить английский — вот что он хотел сказать ему этими короткими, произнесенными в один выдох словами.
— Держись, — повторил он уже для себя по-русски и нырнул в четвертый раз. Он разминал мышцу до тех пор, пока грудь не стало распирать от невыносимого желания вдохнуть побольше воздуха.
— Отпустило, — сказал Вовка, но глаза у него были какие-то тоскливые. — Возьми канистру, отдохни.
Константин не знал, что стоило Вовке произнести эти слова, но он знал, что Вовка не мог бы поступить иначе.
Темнело. Вода становилась черной и казалась какой-то очень тяжелой. Было девять часов вечера. Часы на руке Константина продолжали отсчитывать время.