«Значит, мы уже семь часов в воде, — думал Константин. — Куда нас отнесло ветром? Проклятый дождь! Берега не видно».
Ломит пальцы рук, начинают уставать ноги. Он давно уже вернул канистру Вовке.
Стало совсем темно. Где-то высоко над пеленой туч летит самолет. Странно слышать его спокойный ровный гул. В такой темноте нужно держаться рядом, пусть даже молча.
Дождь кончился, но ветер не утихает. Сквозь рваные клочья туч проглянула луна. Он давно ждал её.
По знакомым очертаниям сопок, проступившим при свете луны, Константин понял, что их отогнало ветром на северо-запад и они находятся в самой широкой части озера. Берега не видно, только темные угрюмые сопки в бездушном свете, лунные блики на черной воде. И тогда он почувствовал, как словно холодная вода вливается в него и сердцу становится холодно.
«Это страх, — сказал он себе. — Сколько раз ты испытывал его? Разве вспомнишь! Каждый его испытал. Лучше думать о чём-нибудь другом. О том, что хорошо кончилось…»
И он в мыслях увидел снова рыжий ковер болотистой мари — зыбкой посредине между морем и сушей, врезавшейся в нее темно-зелеными стрелами леса. Марь начиналась в пяти километрах за поселком, в котором они работали с Вовкой на рыбозаводе. Сюда, на бесчисленные блюда озер, слетались стаи клохты, кряковых и шилохвостых; здесь, пачкая длинные клювы чернильной шикшей, бродили кроншнепы и высоко в небе проходили косяки гусей, перестраиваясь в полете перед тем, как опуститься на мелководную лайду.
Перелет начинался в сумерках. Но небо за лесом, там, где садилось солнце и откуда летели утки, было ещё светлым, так что можно было стрелять. Он сложил убитых уток в рюкзак и пошел к лесу, раздвигая высокую, шуршащую осоку. Ему нужно было торопиться. Часа через два на плот рыбозавода привезут рыбу, и Вовке одному не справиться с работой.
Он решил срезать путь: идти не по извилистой береговой линии, а напрямик через тайгу, выйти на зимнюю дорогу, которую заметил еще издали по четырехугольному проему просеки в зубчатой стене хвойного леса. Но когда он подошел ближе — просеки не стало видно. Можно было повернуть и пойти испытанным путем, спотыкаясь на осыпях под скалами, но тогда наверняка опоздаешь.
Лучше идти прямо, решил он и стал подниматься на сопку. Сапоги гулко стучали по обнаженным корням. Незаметно для себя он забрался в густой, словно щетка, пихтач, в котором было темно и сыро, словно в погребе. Не было видно даже левой руки, которой он прикрывал лицо, продираясь сквозь шершавые и колючие пихтовые сучья, держа ружье в правой.
Тогда-то и охватило его это мерзкое чувство досады на себя и какого-то страха, будто он помимо своей воли обокрал кого-то. За себя он не боялся. Можно было плюнуть на всё, развести костер, а утром выйти к поселку. Но ведь Вовка знает, что он должен прийти, и, не дождавшись, чего доброго, поднимет тревогу.
Его начнут искать всем поселком, как ту незадачливую студентку, что заблудилась неделю назад. А потом будут смеяться. Самое же скверное, что из-за его самонадеянности поднимутся уставшие за день люди, у которых полно своих забот. Они найдут его спокойно храпящим у костра на задворках поселка. Нет. Надо идти и выбираться самому.
И он лез и лез сквозь чащу уже почти на четвереньках, потому что ветки смыкались всё гуще и ниже.
«Не надо нервничать», — сказал он себе тогда и остановился.
Он закурил и при свете догорающей спички взглянул на часы. Красная секундная стрелка пульсирующими толчками неслась по замкнутому черному кругу циферблата. Мысленно Константин представил себе весь пройденный путь. По времени он давно уже должен был выйти на просеку. Значит, сбился и шел теперь параллельно ей. Константин смял окурок в кулаке. Теперь он круто забрал влево и через полчаса был уже на просеке, а ещё через час, исцарапанный и потный, стучал в двери заезжей, где они с Вовкой тогда жили…
«Важно не потерять себя», — подумал он сейчас, отвлекаясь от воспоминаний и стараясь разогнуть скрюченные пальцы левой руки. Всё тело ныло от холода и усталости. Безразличие предательским туманом заволакивало мозг.
Снова послышатся гул мотора. Самолет пролетел, перечеркнув безнадежную пустоту ночи живыми звездами бортовых огней.
…К рассвету ветер утих. Показался берег. Он почти рядом, в каком-нибудь километре. А может, дальше? Вода скрадывает расстояние. Держись, чтобы хватило сил на большее.
Мерзнет мокрая голова. В воде теперь теплее, чем на воздухе. Слоистые облака на горизонте, словно обручи, стягивают купол неба. Как сигнальный буй, мелькает в волнах рыжая Вовкина голова.
— Вовка! — окликает его Константин. — Как дела?