На базе его встретили сдержанно. Видимо, решили, что он ревизор.
Он взял документы. Сидел часами, читая все эти разрешения на откачку, журналы анализов, справки, накладные. Он начал издалека: за три месяца до взрыва. Хотел привыкнуть, войти в будничный ритм этих бумаг, чтобы резче ощутить отклонение.
Конец февраля. Март. Апрель. Начался май. Приближалось семнадцатое — день взрыва. Валерий двигался всё медленнее. Верил: в документах за этот день удастся найти что-то особенное, необычное. Но справки, записи в журналах были похожи, как близнецы. В колонках цифр, в перечислении сортов нефти не оставалось места для чуда.
Наконец, документы за семнадцатое мая. Кончил май, начал июнь. Теперь он не читал, просматривал, небрежно бросая страницы. Ничего! Ни малейшего следа.
Когда становилось совсем уж тошно, он выходил и скучными глазами смотрел на резервуары. Ему показали резервуар, связанный с той установкой. Он был до зевоты похож на все остальные…
Однажды он увидел Таирову. Она стояла у диспетчерской и смеялась, объясняя что-то девушке в сером халате. Ему стало вдруг ужасно горько. Он переживает за неё, листает скучнейшие бумаги, а она уже забыла. И снова забудет — через неделю после суда.
— Что с тобой, Назима? — это кричит другая, в сером халате.
Он смотрел в сторону, мимо неё. Но боковым зрением он успел заметить открытые, очень бледные губы и плечо — неестественно высокое, будто она хотела спрятать голову.
«Её настроение тебя не касается», — уверил он себя. И в тот же день поехал в ПТК. Здесь резервуаров было ещё больше. Документы другие, но в общем похожие. Он полистал бумаги за май и, не дождавшись конца дня, вернулся в прокуратуру.
Тут его осенило: «Женька». Он отыскал в записной книжке Женькин служебный телефон и позвонил.
— Погосян в лаборатории, — сказал неприступный женский голос. — А это откуда?
— Из прокуратуры города! — зло ответил Валерий и с удовольствием почувствовал, что тон сразу стал другим.
Через минуту послышался Женькин голос:
— Слушаю вас.
— Во-первых, не вас, а тебя. Это Валерий. Во-вторых, звоню по делу. Нужно произвести анализ нефти.
— Фу… — Женька явно проглотил черта. — Какой анализ: количественный, качественный? На что?
— Пожалуйста, не глуши меня терминами. Анализ, по-моему, качественный. На что — пока не знаю. На что-нибудь такое… необыкновенное.
Трубка нахально расхохоталась.
— Поздравляю прокуратуру с новой классификацией элементов: обыкновенные и необыкновенные. А что такое?
— Не по телефону. Честное слово, нужно.
— Хорошо ещё, что качественный… Ладно, волоки.
…Женька повертел в руках бутылку с нефтью.
— Рассказывай.
Слушал он с интересом. Теребил волосы — думал. Потом сказал:
— Анализ, вероятно, ничего не даст. Мы же понятия не имеем, что искать. Следовало бы смоделировать схему контакта — понимаешь, заводская установка в миниатюре — и сунуть туда твою нефть. Если взорвется, значит эта девчонка не виновата.
— А это возможно?
— Теоретически возможно всё, — философски заметил Женька. — Практически нужна бумага. Хорошая, солидная бумага. Со штампом, с подписями. Дескать, так и так — просим собрать установку…
— Жень, а толк будет?
— Толк, конечно, едва ли, — честно признался Женька. — Видишь, с тех пор ни одного взрыва. Значит, так: условия возникли и исчезли. Почему возникли, почему исчезли — неизвестно. Ладно, сделаю анализ и завтра звякну.
Ни завтра, ни на следующий день он не позвонил. А когда до него дозвонился Валерий, сказал неохотно:
— Ну, чего, всё в норме. Стандарт. Взорвется? Обязательно. Если добавить, скажем, тринитротолуол.
…Ждать пришлось долго. Старая, обитая дерматином дверь жалобно ухала, впуская и выпуская посетителей. Валерию надоело ходить из угла в угол. Взял у секретаря газету, сел к окну.
— Ко мне? — донеслось издалека.
Валерий с трудом оторвался от газеты. Прокурор стоял в дверях, улыбался.
— Входите.
Может быть, потому что они вошли вместе или от дыма, который теплым облаком висел в воздухе, кабинет показался Валерию не таким официальным. И прокурор держался проще, чем раньше.
— Вам не помешает, если я буду ходить?… Очень хорошо… Ну-ну, пожалуйста…
Валерий заранее решил, что скажет. Без эмоций, только факты. Об анализе не стоит: результат отрицательный.
— Поработали вы неплохо, — мимоходом отметил прокурор. — Ничего нового? Так. Что же, надо передать в суд?
— Как будто.
Прокурор спокойно продолжал мерить шагами комнату. Сказал не оборачиваясь:
— Значит, нельзя передавать в суд.
— Почему? — схитрил Валерий.
— Потому, что у следователя нет внутренней уверенности. А почему — это, надеюсь, вы объясните.
— Таирова не признает себя виновной.
— Знаю. Очень печально. Но одного этого мало.
— Я ей верю, Гасан Махмудович…
Прокурор наконец-то обернулся. Сказал негромко:
— Вот это меняет дело. Вы были у эксперта?
— Был. Он считает, что возможно только одно — кроме, конечно, ошибки Таировой: неизвестная примесь в нефти. Я давал на анализ из резервуаров. Безуспешно. А мой товарищ химик… говорит, что это ничего не доказывает…
Прокурор долго молчал. Устало махнул рукой.
— Погуляйте. Зайдите минут через сорок.
Полдень — самое пекло. Воздух тягучий и липкий. Не идешь, а плывешь в парном молоке.
В подъезде прохладнее. Кажется, от тяжелых каменных стен тянет ветром. Интересно, что решил прокурор?
— Едем к консультанту. — Прокурор отдохнул, смеётся.
Зал. Сдвинутые столы. Вереница телефонов. Пульт, подсвеченный лампочками, — совсем как на заводе.
Хозяин, смуглый, большеголовый, поднялся им навстречу.
— Это наш товарищ, Крымов.
Вежливо, но без особого интереса:
— Очень рад. Рустамов.
Посторонние могли бы догадаться и уйти. Ничего подобного. Посетителей становится всё больше. Отвечая, Рустамов не повышает голоса. Не приказывает, советует. При всём том ясно: он начальник. И едва ли не главный в объединении. Ему докладывают о ходе добычи нефти. О бурении. О заводе, который срывает ремонт агрегатов. О нехватке труб. О катере, час назад ушедшем в море.
— Мы по делу, — пользуясь минутной передышкой, говорит прокурор. — Валерий Петрович, расскажите.
— Пожалуйста, — подтверждает хозяин и берется за телефонную трубку.
Рассказывать невозможно. Кто-то вошел и стоит — ждет, пока он кончит. Начальник кладет трубку и, задумавшись, берет две другие. Появляется секретарь и что-то ему шепчет. Начальник кивает.
Слова приходят какие-то куцые, бледные. Здесь, в деловитой сутолоке планов, вопросов, дел, его сомнения кажутся игрой фантазии. Девушка, которая говорит правду. Неизвестное явление. Состав нефти меняется. Каждая скважина… Он спохватывается. Кому он объясняет, нефтяникам?
— Да, да, — начальник кивает. — Постоянства нет даже в пределах одной скважины.
Снова звонит телефон, хлопает дверь. Валерий больше не может, ему душно.
— Так нельзя. Зря осудить человека! — Голос у него срывается. — Это не шутка, понимаете!
— Понимаю, — медленно говорит начальник. И помолчав: — Итак, вы допускаете, что взрыв вызван особой причиной: составом нефти или неизвестной примесью. Допустим. А как это обнаружить, вы думали? Ведь нам, собственно, пока не ясно, что искать.
— Можно собрать в лаборатории маленькую установку…
— Воспроизвести условия. А, Иван Христофорович?
— Пожалуй.
— Только это не моя идея. Евгения Погосяна из института переработки нефти.
— Их идея, у них и соберем. Договоришься, Иван Христофорович?
— Отчего же, можно.
— Али Ахмедович, предупреди на промыслах: материалы, документы, пробы… И вообще пусть помогут. Со временем туго? Ничего, попроси от моего имени.
Он проводил их до двери. Выходя, Валерий услышал обрывки разговора: